Проснулся от того, что утреннее солнце светило прямо в глаза, обнаружил, что все это время спал в одежде и даже в ботинках, кое-как, путаясь в шнурках, рукавах и штанинах, разделся, накрылся с головой одеялом и снова уснул так крепко, словно он был иссохшей землей пустыни, а сон – благодатной водой.

Второй раз проснулся от женского голоса, произнесшего деликатным шепотом: «Я тебе попить принесла». Не открывая глаз, приподнялся на локте, ухватил холодный гладкий стакан, выпил залпом что-то кисло-сладкое, солоноватое, ледяное – боже, как вовремя! – рухнул обратно, в сон, который был счастьем, и сам по себе, как отдых, и потому что прекрасное снилось, как будто он превратился в ветер, оставшись при этом вполне человеком, с мыслями и желаниями, даже на кого-то сердился, хоть и сам понимал, что ветру так не положено; словами не перескажешь, на то и сон.

В третий раз проснулся без каких-то внешних причин. Просто выспался наконец-то. Солнце в глаза уже не светило, небо было затянуто облаками, но ясно, что день – светло. Лежал на спине, бездумно таращился то в потолок, то в окно, за которым шумело море. Оно было совсем рядом, даже ближе, чем в пляжной хижине, где жили с Тони. Между домом и морем только узкая полоса песка.

Удивлялся – надо же, никакого похмелья! Хотя вчера примерно поллитра крепчайшей шарамбы выжрал, причем на голодный желудок, в последний раз еще дома, в Вильнюсе ел. Вспомнил напиток, который принесла какая-то женщина – это он, что ли, помог? Или от шарамбы вообще не бывает похмелья? Или – запоздало встревожился Эдо – похмелья не бывает у незваных теней? Только тогда наконец посмотрел на руки – нормальные, не прозрачные. Значит, Сайрус не врал. Зря, получается, подозревал, что Сайрус просто так его утешает, чтобы приятный вечер не портить. Чтобы бодро и весело, в хорошем настроении исчезал.

Встал – осторожно, приготовившись, что голова будет кружиться, не с похмелья, так от голода, один черт. Но ничего никуда не кружилось. Чувствовал себя даже как-то подозрительно хорошо.

Одежда, которую он стянул с себя в полусне и бросил на пол, теперь лежала аккуратно сложенная на стуле. На другом висели полотенце и банный халат. Одна из двух дверей была приоткрыта и явно вела в ванную или в душ. Как будто остановился в шикарном приморском отеле, – подумал Эдо. – Номер с видом на море, банные принадлежности, вот еще бы кофе в постель!

Но кофе в постель ему в этом отеле явно не полагался. Пришлось отправляться на поиски самому.

Пошел по коридору, который ночью спьяну показался ему запутанным лабиринтом, прямо, никуда не сворачивая, и сразу попал на веранду, где был накрыт стол. При виде еды совершенно потерял голову. Даже не стал задумываться, для кого ее приготовили. Для того, кто нашел!

Первый круассан проглотил, практически, не разжевывая. На второй положил три куска ветчины. Пока жевал, свободной рукой умудрился почистить два мандарина. Отправил их в рот целиком, не разделяя на дольки. И только тогда почувствовал, что уже вполне готов сесть за стол и спокойно поесть.

– Кофе будешь? – спросила высокая статная женщина с оливково-смуглой кожей и копной белокурых волос. Она стояла в дверном проеме и с явным одобрением наблюдала, как Эдо уничтожает еду.

– Еще как буду! – откликнулся он.

– А омлет?

– Я все буду. Возможно, вместе с посудой и скатертью. Я самый голодный в мире, чудо столетия, ненасытный человек-пылесос.

Она улыбнулась, кивнула, ушла и сразу вернулась с кофейником. Поставила его на стол, пообещала: «Я скоро», – и снова ушла. Кофе был так себе, но горячий, мокрый и горький – для счастья вполне достаточно. Поэтому первую чашку Эдо выпил практически залпом, так же жадно, как ел. Принялся за вторую, и тут перед ним на столе появилась тарелка с омлетом, как бы спустилась с небес. Но на самом деле тарелку поставила смуглая женщина. Села напротив, сказала:

– Я Марина. А твое имя Сайрус спрашивать не велел.

– Но ты-то живая, – заметил Эдо. – По его примете, имя только мертвым нельзя говорить.

– Ну так мертвые всегда рядом, – пожала плечами Марина. – Теоретически, могут быть. Мало ли, что мы их не видим. Это совершенно не мешает им видеть нас. И, тем более, слушать все, о чем мы с тобой говорим.

Эдо очень хотелось назвать ей свое имя, просто назло Сайрусу, потому что примета дурацкая, и вообще чего это он раскомандовался, мое имя, хочу – называю, хочу – молчу. Но взял себя в руки. Напомнил себе: я здесь гость, я в беде, влип так, что мало никому не покажется, а Сайрус меня спасает. Уже, собственно, спас.

– Ладно, – сказал он, – раз так, побуду пока безымянным. Спасибо за гостеприимство. Особенно за сок, или что это было, я не понял спросонок. Мне показалось, жидкая жизнь.

– Напиток по рецепту моей прабабки, – улыбнулась она. – Мандариновый сок пополам с соком лайма, ложка меда, две ложки морской воды. Простая штука, но от похмелья спасает железно, если проснуться, выпить, а потом еще немного поспать. Я сразу поняла, что тебе это надо. Сайрус сказал, вы полночи на пирсе сидели. А я его темпы знаю. Скажи спасибо, что вообще остался в живых!

– Да уж, – вздохнул Эдо, вспомнив, как Сайрус его подгонял и подначивал: «Ладно тебе, совсем слабенькая настойка на безобидных травках, что от нее здоровому человеку сделается, не прикидывайся, ты трезвый, как дохлая каракатица, надо добавить еще».

– Диспозиция такова, – сказала Марина, подливая ему кофе. – Ты здесь, конечно, не пленник, а гость, но тебе пока следует оставаться в доме. Это не прихоть, а вопрос жизни и смерти. Очень тебя прошу, никуда не ходи.

– Что, даже в море искупаться нельзя? – удивился Эдо.

– Зачем тебе? – удивилась Марина. – Вода с утра была ледяная. В любом случае, Сайруса надо спросить.

– А где он?

– Понятия не имею. Но обещал объявиться до наступления вечера. Если забудет, я его отыщу и напомню. Ты уж, пожалуйста, потерпи.

– Ладно, – согласился Эдо. – Конечно, я его подожду.

Он сейчас крайне смутно помнил, что Сайрус ему вчера про этот дом рассказывал. Слушать-то слушал, но был совершенно раздавлен и оглушен скитаниями по пустой Барселоне и тем, что он действительно, по-настоящему в Элливале, и ужасом предстоящего развоплощения, и шарамбой на голодный желудок, и внезапной надеждой – ею, пожалуй, больше всего. Но да, вроде речь шла о том, что дом заколдованный, защищает от превращения в незваную тень. Тогда понятно, почему отсюда нельзя выходить.

– Сайрус сказал, что ты ему дорог, – добавила Марина. – Из этого следует, что я расшибусь для тебя в лепешку. И это не просто вежливый оборот.

– Не надо в лепешку, пожалуйста, – попросил Эдо. – Хлеба и так достаточно. Я не настолько обжора, как могло показаться. Просто пыль пускаю в глаза.

– Договорились, в лепешку не буду, – совершенно серьезно согласилась Марина. – Но если тебе чего-нибудь не хватает, ты только скажи.