В итоге купила, конечно. Поставила эксперимент: перед выступлением надушилась так, что самой тошно стало. Решила проверить: как я буду вот с этим играть? Но чуда не вышло, играла как обычно, не хуже, но и не лучше, духи просто никак не повлияли на игру. Только все в тот вечер почему-то ей говорили: «не сердись», «не волнуйся», – хотя Цвета была спокойна, а старый друг прямо спросил, что случилось, и с облегчением рассмеялся, услышав честный ответ: «Сменила духи».

Потом оказалось, у модных духов есть одно удивительное свойство. Это Цвета не сама обнаружила, ей Эдгар сказал, а ему – кто-то из приятелей-контрабандистов, которому на Другой Стороне бросилась на шею совершенно незнакомая девчонка, почуяв в нем своего. Но это как раз обычное дело, многие новички теряют голову от радости, встретив на Другой Стороне земляка. Удивительно другое: девчонка в нем земляка опознала, а он в ней – нет, хотя человек, по словам Эдгара, опытный; впрочем, тут и опыта никакого не надо, на Другой Стороне сразу чувствуешь, кто тут свой. В итоге оказалось, что девчонка пошла на Другую Сторону, надушившись «Другой Стороной»; вроде даже не специально так выпендрилась, а просто очень эти духи полюбила и использовала каждый день. Ну, на самом деле неважно, почему она надушилась. Важно, что Эдгар, услышав историю от приятеля, решил проверить, так оно, или не так. Попросил Цвету ему помочь: взять флакон с собой и при нем, уже на Другой Стороне надушиться. Хотел почувствовать разницу. И действительно ее ощутил. Сказал: «Чокнуться можно, я же тебя сам только что сюда привел, но все органы чувств мне сейчас говорят, что ты – не наша, а обычная девчонка Другой Стороны».

Цвета тогда почти по-настоящему испугалась, как будто духи и правда могли превратить ее в человека Другой Стороны. В тот день гуляла без удовольствия, через силу, постоянно возвращалась на набережную убедиться, что по-прежнему видит свет Маяка. Но удостоверившись, что никакой опасной побочки у запаха нет, поняла, что теперь сможет сделать то, чего ей давно хотелось: попасть на концерт Симона так, чтобы он ее не узнал. Понятно же, что как ни переодевайся, ни гримируйся, каких ни заказывай париков, Симон сразу вычислит в зале землячку. И догадается, кто она. А Цвета этого не хотела. Ей было трудно с Симоном. Знала, что он на нее не сердится, но сама не могла простить – Симона за то, что стал свидетелем ее слабости, и себя за то, что так его подвела. Понимала, что это глупо, неправильно, и ей же от этого хуже, Симон верный друг и крутой музыкант. Очень хотела послушать, как они с ребятами там играют, и одновременно все внутри на дыбы вставало: не хочу смотреть, как они распрекрасно обходятся без меня! Но если Симон меня не узнает, то как бы и не считается, – думала Цвета. – И ребят наконец-то послушаю, и одновременно это буду как бы не я.

В общем, она решилась, спасибо духам. Полдня бегала по магазинам Другой Стороны, выбирая наряд. Что-то такое, чего бы она сама в здравом уме никогда не надела. И одновременно, чтобы выглядеть здесь, на Другой Стороне, нормальной. Такой, каких много тут.

Сперва хотела купить какой-нибудь дешевый аккуратный костюмчик, как будто офисная секретарша сразу после работы пришла, но в последний момент пожалела – не себя, а девочку с Другой Стороны, которой собиралась прикинуться, нарядила ее в черную кожу и джинсовое рванье, решила, пусть будет дерзкая, независимая, альтернативная, такая, с которой я бы могла подружиться, если бы судьба нас свела. К костюму добавила черноволосый парик, специально сама его уложила так, чтобы волосы дыбом стояли, и неожиданно очень себе понравилась – ай, хороша! Хоть всегда так ходи. В смысле, дома. И выступать теперь в таком виде буду, – весело думала Цвета. – Вот все охренеют, когда я выйду на сцену в драных штанах с Другой Стороны!

Формат выступления был не особо удачный. Ну или напротив, удачный, с какой стороны посмотреть. Симон с ребятами играли в Центре Современного Искусства, в рамках не то открытия, не то закрытия выставки, этого Цвета не поняла, да и разбираться особо не стала. Какая разница, по какому поводу у Симона концерт. Плохо тут было, что мало сыграли, всего пару вещей, и слушать их пришлось не сидя в концертном зале, а стоя в выставочном, в толпе, среди каких-то странных конструкций, вероятно – если уж как-то сюда попали – абстрактных скульптур. Но для Цветы недостатки оказались скорее достоинствами. Потому что Симон есть Симон, за пятнадцать минут выступления душу из нее вынул. Так что, может, и хорошо, что недолго, для счастья вполне хватило, больше – был бы уже перебор. И что за спинами пришедших раньше и вставших поближе ей почти не было видно Симона и его музыкантов, тоже отлично. Духи духами, а все равно нам с Симоном, – думала Цвета, – лучше не смотреть друг другу в глаза.

Убежала, как только умолкла музыка. Все-таки трудно поверить, что старый друг тебя не узнает, хоть с ног до головы чудесными духами облейся и десяток париков нацепи. А сейчас она с ним говорить еще не была готова. Знала, что разревется. Но не как раньше от стыда и досады, что сама все испортила, и теперь никогда не будет играть с Симоном, а просто от счастья – что Симон и его музыканты есть. Ей больше не было ни обидно, ни завидно, а если и было – чуть-чуть, по привычке – это не имело значения. Нас, крутых музыкантов, должно быть много, – думала Цвета. – Чем больше, тем лучше. Везде, и дома, и на Другой Стороне. Им здесь, на самом деле, даже нужнее. Вон как лица у людей разглаживались, пока слушали. И глаза сияли. Как будто они тоже наши. Никакой разницы не было в тот момент. Вот о чем обязательно надо сказать Симону, – думала Цвета, пока бежала вприпрыжку к большой реке, не потому что спешила вернуться домой – не спешила! – а просто так, от избытка, как в детстве, ей сейчас очень нравилось не идти, а бежать.

Состав и пропорции:

водка – 50 мл;

лаймовый энергетический напиток

«Gatorade» – 150 мл;

чистый спирт – 30 мл;

лед.

Бокал «хайбол» наполнить кубиками льда. Поочередно налить все ингредиенты. Подавать с длинной соломинкой.

– Этот дом я сам когда-то построил, – сказал Сайрус, останавливаясь возле белоснежной одноэтажной виллы с крытой верандой. – Ну, строили-то каменщики и плотники, а я его заколдовал. Я тогда еще очень недолго был мертвым и колдовал почти как живой. Чего ты так смотришь? Не веришь, что мертвые тоже колдуют? Да, такое нечасто случается. И с немногими. Но я при жизни был, как теперь в школьных учебниках пишут, великим жрецом.

– Я никак не смотрю, – честно ответил Эдо, с трудом ворочая языком. – Смотрю – никак. Я нажрался с тобой, как школьник. Хуже, чем школьник. Шарамба эта ваша зеленая на голодный желудок – смертельный номер. Я сейчас прямо здесь упаду.

– Здесь лучше не падай, – посоветовал Сайрус. – Если что, я тебя, сам понимаешь, в дом не уволоку. Хотя бы поднимись на веранду, она уже территория дома. Но лично я бы на твоем месте постарался продержаться до комнаты, в постели лежать удобней, чем на полу. Пошли, я тебя провожу.