В разговор вмешался Фридрих Беккер:

– Антон, я же просил тебя обождать в машине. Но раз ты вылез, иди с нами в дом. Вы не возражаете, мадемуазель Боден? – спросил он у Элен.

Так это и есть знаменитый Антон. Почему-то он вовсе не обрадовался встрече с Флоранс. Наоборот, парень пребывал в полнейшем замешательстве.

– Идемте в дом, – пригласила всех Элен. – Сейчас Элиза поставит чайник.

– У вас есть английский чай? – спросил Беккер.

– Увы, нет. Только травяные чаи или эрзац-кофе.

– Антон, пошли! – велел Беккер, поворачиваясь к парню.

Антон мигом подчинился. Он обошел Флоранс, что лишь усилило ее недоумение. Повернувшись, она пошла вместе со всеми в дом.

Элен провела гостей на кухню, где Элиза уже наполняла водой чайник, который затем понесла к плите. Она не торопилась поворачиваться к гостям лицом.

Элен предложила садиться. Антон послушно сел, но Фридрих Беккер остался стоять.

– Как вам угодно, герр Беккер.

– Пожалуйста, зовите меня просто Фридрихом.

– Беккер? – переспросила Флоранс, во все глаза глядя на него. – Так вы отец Антона?

– Именно так. Он мой единственный сын.

Меж тем Антон разглядывал свои руки, сгибая кисти и вращая пальцами. Элен ощутила страх. Невзирая на манеры и общительность, немцы по-прежнему оставались их врагами. Что за чертовщина происходит?! Может, Беккер пришел сказать, что дружба между Антоном и Флоранс не должна продолжаться? Если он против, это было бы наилучшим решением. Тогда Элен перестанет быть в глазах сестры главной злодейкой. Она посмотрела на Флоранс, подпиравшую заднюю дверь.

– А у вас уютный дом, мадемуазель Боден. – Фридрих повернулся к ней.

– Благодарю. Нам нравится.

– Но я здесь уже был.

– Конечно, – сказала Элиза. – Тогда, когда вы ходили у ворот, а потом решились войти.

– Нет. – Он покачал головой. – Намного раньше. Как-то летом я провел здесь пару недель.

– В деревне?

– В этом самом доме.

– Как это могло быть? – встрепенулась Элиза.

– Это долгая история. – Он снял очки и стал протирать платком. – Теперь, если не возражаете, я сяду.

Он посмотрел на Элен. Та молча кивнула.

Беккер сел. Тем временем Элиза приготовила мятный чай и расставила на столе высокие стаканы Клодетты из марокканского стекла. В кухне установилась атмосфера неопределенности и ожидания. Элен и ее сестры совершенно не представляли, о чем пойдет речь.

– Я вынужден начать с самого начала, – сказал Фридрих, водя пальцем по ободу стакана.

И он стал рассказывать, как познакомился с их матерью на Генуэзской конференции в апреле и мае 1922 года.

– Это была первая послевоенная конференция, в которой Германии разрешили принять участие. Клодетта приехала туда вместе с вашим отцом. Будучи сотрудником Форин-офиса, он входил в состав британской делегации. И мы с вашей матерью провели некоторое время вместе.

– Вы с ней? – спросила Элен, быстро сделав соответствующий вывод. – Так вы были…

– Вы что же, закрутили интрижку с нашей матерью?! – взорвалась Элиза, сердито выпятив челюсть.

– Я не стану отнекиваться или оправдываться, но ваша мать долгими часами томилась одна, а свои отношения с мужем она описывала как прохладные.

Элен внутренне собралась, но промолчала.

– И как вы очутились здесь? – спросила Элиза.

Фридрих сдвинул брови. Может, обдумывал ответ. А может, испытывал замешательство. Кто его разберет?

– Говорить о подобных вещах нелегко, но мы с вашей матерью полюбили друг друга…

– Притом что она была замужем.

– Да, была, – кивнул он.

Элен нахмурилась. Беккер нервничал. Казалось, он собирал все имевшееся у него мужество. Он отвернулся к окну, поморгал, затем снова повернулся к собравшимся. Он по-прежнему молчал. Элен чувствовала: ему все больше становилось не по себе.

– Да. Ваша мать была замужем. И поскольку Антон подружился с Флоранс, я вынужден сказать вам правду.

– Правду? – переспросила Элен. – Какую правду? И при чем тут Антон?

– При том. – Фридрих сглотнул. – Через несколько месяцев после конца нашей недолгой любовной связи ваша мать родила нашего общего ребенка. Девочку.

Девочку? Какую девочку? У Элен заколотилось сердце. О чем он говорит? У нее закружилась голова. Элен пыталась успокоиться, однако кухня вдруг закачалась и пришла в движение. Она набрала побольше воздуха и стала медленно выдыхать. Потом склонила голову набок и пристально посмотрела на Фридриха, пытаясь увидеть признаки лжи. Но он не прятал глаз и почти не моргал. Он не торопился говорить дальше, однако в сложившейся ситуации это было вполне нормально. Движения его рук не были суетливыми. И тем не менее Элен оставалась взбудораженной и настороженной.

– Когда это случилось? – сухо спросила она.

– Ребенок родился в самом конце двадцать второго года.

Услышав это, сестры замерли. Элен казалось, будто дом замерз и она замерзла вместе с ним. Вопрос повис в воздухе. Никто из сестер не мог или не хотел взять на себя инициативу и услышать ужасающую, неотступную правду.

Наконец тишину нарушила Флоранс.

– Какого числа? – дрожащим голосом спросила она.

– Тридцатого декабря.

Флоранс густо покраснела и сползла на пол, где села, подтянув колени к груди, понурила плечи и склонила голову. Элиза изумленно смотрела на Фридриха, зажимая рот. Ее глаза были широко распахнуты.

У Элен защипало глазах.

– Значит… – начала она.

– Да. – Беккер нервно кашлянул. – Флоранс – моя дочь. Антон – ее сводный брат.

Его слова обрушились на Элен, как удар, но осознала она это не сразу. На какое-то время она отключилась от всего: от кухни, сестер и самой себя. Потом, когда правда встала перед ней, Элен обдало гневом. Ей стало тяжело дышать; каждый вдох и выдох отзывались болью в груди. Она мысленно оценила услышанное, затем взглянула на Флоранс. Как ей защитить сестру от всего этого? Элен сердито посмотрела на Фридриха. Такого попросту не могло быть. Как он смел явиться сюда и взбаламутить их жизнь?! Флоранс смотрела на него. Вокруг ее глаз появились морщинки, заблестели слезы. Элен открыла рот, желая как-то поддержать ее, но не нашла ни единого слова.

– Дорогая… – начала она, обращаясь к Флоранс, но та подняла руку и покачала головой.

Лицо Флоранс сморщилось в болезненной гримасе.

У Элен участилось дыхание. Она скривила губы и посмотрела на Беккера:

– Вам лучше уйти. Я не верю ни единому вашему слову. Уходите. Немедленно!