По серьезному обставили дело: сначала клятву давали над парнем, который был чуть старше его. Он видел его раньше – жили с ним по соседству. Никогда бы не подумал, что и он проклятый. Вроде не болел, и не сказать, что неудачник, в одно время и сам был бы рад оказаться на его месте, весь мир успел посмотреть. Родители его были не бедными. Над парнишкой клялись быстро, и когда на третий день ничего в чувствах его не изменилось, клятву решили повторить.

Выбор отца упал на некую деревенскую клушу. Заманили ее на шахту всякими обещаниями приставить к ответственной работе за хороший заработок. Она должна была символизировать белый свет, от которого клялся он перед Богом беречь свою невесту. И как птица Сирин прокричала жена клятву верности и клятву любви, пожелав стать его душою.

Обряд был немного странным…

Проклятую то приводили в чувство, то снова убивали до бессознательности, а она ползала перед всеми, молилась, унижалась. Как ей приказывали. Когда она была в чувствах, ее унижали и гнали, а когда умирала, про нее как будто забывали. Он изображал Царя, жена его душу и любимую, он клялся, что никогда не станет искать другую, особенно ту, которая лежала в чулке.

Конечно, не стал бы! Стыда не оберешься. До сего дня чувствует к таким людям одну неприязнь, как в тот раз, будто кто ножом у горла водит. Он никогда ее раньше не встречал, но именно тогда понял, кто такие проклятые. Мерзкие, постыдные. Пьяная, наверное, была. И все пыталась встать, через силу, внезапно пробуждаясь, скрежеща зубами, порой поднимая на себе четверых, которые в это время держали ее или седлали, называя ослицей.

Видимо, на сей раз, клятвы были искренними. Буквально на третий день он вдруг понял, что не врал отец невесты, теперь уже жены. Бог действительно соединял людей в одну плоть. Словно родился заново. Ушли сомнения, ушла боль, ушли в прошлое многие обиды. Принял Спаситель или Отец Его клятвы и открыл его жене, а ее ему, кем они были на самом деле. Он знал о жене столько, сколько она о нем, читали друг друга на расстоянии. День ли, ночь ли, все мысли были о ней, и о том, как стать ей милым. Не было дня, что бы он забыл сделать ей подарок. Жена означала для него и свет, и жизнь, и все, чем он мог стать и стал. Он не верил, что мог жить иначе, прошлое стало чужим. И проклинал всякого, кто не имел представления, как соединялись души. Там, в его жене билось его сердце, его ум, его плоть. С ума сходил, когда думал о ней. Ее тело отныне было для него свято, и сама она была для него святой. Пришли такие чувства, о которых только в книжках читал и представлял иногда. Зажили душа в душу, никогда не вспоминая, что жена его вампир и сам он почти вампир. А кроме того, все произошло в точности, как рассказал ему ее отец – он стал избранным. Не успел подумать, как желания исполнялись, вернулось здоровье, люди стали относиться к нему по-другому.

Но пришлось принять и то, что любила жена кровь, которую он доставал ей правдами и неправдами, выманивая у человека и выменивая у разбойников на дороге.

Но чего не сделал бы ради души своей?

Жили богато. Да разве можно жить с душою по-другому? Все, чего бы не пожелала жена, давалось ему легко. От шахты отца поднимались на царство, перешагивая через две, а то и через три ступени. Родственники помогали всем, чем могли. Связей было немало, сказалась древность и его рода, и дядьки Упыря, который жену любил, пожалуй, больше, чем родной отец. Вампиры видели в нем своего вожака, а кто сомневался, исчезал быстро и незаметно. Так хотела его жена, так решили драконы, которым она стала кормилицей в ответ на какие-то заслуги ее матери. Вампиры от огня их горели не хуже простого человека, который не имел представлений о вампирах, и о том, что на самом деле творилось в государстве. Перед драконами даже самые ретивые становились покорными, склоняли головы. А когда на трон взошел, достался ему меч, старинный, переходивший от Царя к Царю как скипетр, и тут уж он сам выбирал, кого карать, а кого миловать, потому как меч этот рубил головы вампиров, будто остро отточенная коса мягкую траву.

Сомнения закралось, когда однажды застал жену с другим.

По секрету подсказали… И было бы с кем…

Свидетеля того он отучил свидетельствовать против жены, но жене даже сказать не посмел, что видел ее в объятиях друга. И ревновать стал, когда жена его, душа его, проводила время не с ним. Готов был у ног валяться, землю грызть, лишь бы остановилось время, и не ушла бы она к другому. И чем дальше, тем больше находил различия между собой и ею, не смея поверить в увиденное и услышанное. Попробовал изменять сам – но чувствовал вину, и любил так, что огнем пылало все его нутро. А она, если и любила, то совсем не так, как представлялось ему – холодно, сдержанно, капризно…

И понял, не так все просто, как вампиры малюют…

Начал искать ответы, и натолкнулся на сведения, что проклятые – самые настоящие проклятые, которых проклинают, чтобы избавиться от них…

Сначала испугался, потом вздохнул с облегчением. От той проклятой, которая унесла его клятву – избавится не грех. Расстраивать Ее Величество своими знаниями не стал, но теперь потерять ее боялся пуще прежнего. И сразу же встал вопрос: а как влюбился безоглядно, с первого взгляда? Если не душа, если не та самая половинка? Выходило, не он ее, а она его первой приметила и позвала. И правда, сбывалось то, что на ушко шептали. Потом он и сам много раз участвовал в ритуалах, сам шептал, когда приглашали посаженым на обряд посвящения…

А как она обратила внимание, если не кость от кости, не плоть от плоти?

Неужели Бог миловал, открыв ему душу, и отвел глаза проклятой от него, соединив с той, которая стала его жизнью и дыханием? Может, собиралась она от него избавиться, чтобы самого его сделать проклятым, да Бог выбрал достойного и положил ее перед ним, даровав ему свободу и помазав на царство? Кто еще такой высокой чести удостоился?

Сомневался он и не мог понять, откуда приходят к нему такие мысли, ибо сознание не сомневалось, что жена все так же чиста и невинна, как в первую их встречу. И глаза, которые искал бы по белу свету, если бы не встретил ее – красавицу, легонькую, как пушинка. И тот же голос, который снился по ночам. И нежные руки – стоит глаза закрыть, как чувствует, будто стоит рядом и обнимает его. И так же готов за ней в огонь и в воду. Но действительность порой была далека от желаемого, от чувств, от того, что он знал. Хорошо ему было рядом, но вдруг стал замечать, что душа огнем горит, а глаза зрят холод, как будто любовь осталась там, и он тоже там, а жена в будущем – и есть, и пьет, и думает о чем-то о своем, и не скажет, о чем думает, так и не догадаешься. А стоит подумать, что разлюбила, боль в сердце становилась такой сильной, что иногда казалось проще умереть. Разве не дорог ему каждый миг их встречи, которыми и поныне он не может насытиться, целиком отдавая себя? Пусть бы выпила без остатка, но не мучила. И прощал, старался лишний раз не мозолить глаза, чтобы окончательно не надоел, а в последнее время размазней стал: смотрел и умилялся до слез, а до как дела дошло, в душе муть какая-то, пустота, да так что страшно вспоминать.