Рут показалось, что она одновременно оправдана и виновна.

– Да, это был худший момент в моей жизни. – Она замолчала и задумалась. – До вчерашнего дня.

* * *

В квартире Адама валялись книги, скомканная одежда, бумаги и немытые кружки. “У голубков явно есть дела поважнее уборки”, – кисло ухмыльнулась про себя Лорен, вешая куртку. Она обыскала гардероб в поисках следов Эмили, но нашла только пальто и шарфы Адама; она понюхала их, но аромата духов не было, только знакомый запах ее отца. Вот ведь какие осторожные!

Адам приготовил кофе, и они сели друг напротив друга на коричневые кожаные диваны у камина. Лорен не могла скрыть напряжения: по ее отсутствующему взгляду Адам понял, что что-то не так.

– Все в порядке? – осторожно спросил он. – С ребенком и вообще?

– Да, – сухо ответила Лорен. – С мамой тоже все в порядке, учитывая обстоятельства. Если вдруг тебе интересно.

– В смысле? Что случилось? – Адам схватился за сердце.

– Пап, не притворяйся, что тебе не все равно.

– Странно такое слышать. Конечно, мне не все равно!

Лорен закатила глаза, затем отвернулась, чтобы не смотреть на него.

– Хорошо, в чем дело? – Адам развел руками. – Ты ведешь себя так, словно я какой-то преступник.

Лорен медленно повернулась: ее взгляд говорил, что необходимостью объяснять он причинил ей еще больше боли.

– Я знаю о твоем романе с Эмили. Ясно? И я ужасно расстроена, потому что очень надеялась, что ты поддержишь маму, по крайней мере, еще несколько месяцев – как минимум ради моего ребенка. Ты подождать не мог?

Адам прищурился.

– О чем ты вообще говоришь?

– Ты собираешься это отрицать?

Он наклонился вперед и пристально посмотрел на нее.

– Лорен, послушай внимательно. У меня нет романа ни с Эмили, ни с кем-либо еще, – его голос звучал спокойно и сухо. – Понятно?

– Но мама сказала, что есть, вчера она сказала нам обеим… – Лорен смутилась и замолчала.

– Позволь спросить, на основании чего она сделала такой вывод?

– Саймон и Шейла видели вас в субботу в театре… – Лорен покраснела. – Как пару – мама сказала, что так выразилась Шейла.

Адам вздохнул, подошел и сел рядом с Лорен.

– У твоей матери всегда было богатое воображение. – Он обнял ее за плечи. – Мы с Эмили коллеги и друзья. Мы оба сами по себе, поэтому иногда вместе ходим в театр или кино. Но у нас нет отношений.

– И ты клянешься, что никогда не будет? – Глаза Лорен наполнились слезами. Адам открыл было рот, чтобы ответить, но заколебался. Он тоже едва не плакал.

– Тише-тише, Лорен, успокойся. – Он прижал ее к себе. – Послушай, я уже ни в чем не уверен. Все очень запутано, понимаешь?

– Я больше не могу, – сказала она, обняв его и уткнувшись лицом в его грудь. – Я просто хочу, чтобы вы были вместе и счастливы, как раньше.

Он мягко ответил:

– Брак – это непросто, Лорен. Были вещи, о которых твоя мама и я мало говорили, и, в конце концов, из-за этого все рухнуло. Обещай, что вы с Дэном не совершите ту же ошибку. Не оставляйте все как есть.

Лорен отпустила его и вытерла слезы рукавом свитера.

– Мама сказала, что ты только прикидываешься простачком.

– Прямо так и сказала? – озадаченно спросил Адам. – Не согласен. Я считаю себя довольно прямолинейным.

– Она рассказала мне о вазэктомии, папа. – Взгляд Лорен снова стал враждебным. – Похоже, тогда ты не был таким уж прямолинейным? По ее словам, это было предательство.

Адам встал – его лицо пылало гневом, – пошел к двери, затем повернулся, зашагал обратно к дивану и остановился, глядя на нее.

– Это мое личное дело, и она не имела права обсуждать это с тобой. – Лорен вздрогнула. Когда он снова заговорил, его голос звучал спокойно. – Поверь, о секретности и предательстве можно еще много сказать, но я не собираюсь унижать себя, рассказывая об этом тебе. Понимаешь?

Она автоматически кивнула, ничего не понимая.

Он снова сел рядом с ней:

– Мне очень жаль, что ты оказалась между двух огней, это ужасно. Прости меня! – Он обнял ее, пытаясь снова наладить связь. – Но повторяю для ясности: твоя мать ошибается насчет моего так называемого романа. – Он взволнованно посмотрел на нее. – Ты мне веришь?

Лорен снова кивнула, но только для того, чтобы его успокоить.

* * *

Рут проснулась посреди ночи, сердце бешено колотилось. Шум частого и хрипящего дыхания заполнил комнату, в темноте повисло еле заметное нечто. Ее разрезали и выпустили это. Теперь оно парило над ней – полупрозрачный скелет, похожий на головастика, с большой головой и торчащим позвоночником. Его правый глаз, закрытый веком, был обращен к ней и смотрел невидящим взглядом. Затем он двинулся, и она увидела его левую сторону: разбитый череп, раздавленные и окровавленные конечности. Неудачное существо, которое смотрит и ждет.

Рут перекатилась на бок, пытаясь скрыться от него, и почувствовала, как что-то шевелится у нее внутри. Она вздрогнула: это существо в ней. Вдруг она опомнилась и в испуге протянула руки к животу. Ребенок был все еще там – благодаря все на свете, она облегченно вздохнула.

– Все в порядке, – сказала она ему, массируя живот, чтобы успокоить и его тоже. – Все будет хорошо.

Когда дрожь утихла, она включила лампу, села и придвинулась к краю кровати, гадая, хватит ли у нее сил добраться до ванной, чтобы помочиться, но поняла, что идти все равно придется. Рут заставила себя встать, и ее взгляд случайно упал на след от картины с тупиками. Она представила, как птицы в незнакомой квартире наблюдают за Адамом и Эмили, умиротворенно спящими в обнимку. В зеркале в ванной показалось измученное лицо цвета воска. Рут выпила два стакана воды и вернулась в постель, но заснуть не получалось.

* * *

Кошмар повторялся две ночи подряд. Во второй раз ее разбудила судорога в левой ноге. Она вылезла из постели и встала, чтобы стряхнуть боль, и вдруг почувствовала присутствие плода в углу у окна. Казалось, что-то ему было нужно от нее. Защита? Извинения? Месть?

Судорога прекратилась. Рут лежала в темноте, обхватив руками живот. Привычные ночные шевеления ребенка служили утешением, своего рода контрраздражителем. Она пыталась сосредоточиться на них, но мысли безжалостно возвращались в пригородную клинику, где тридцать шесть лет назад ей сделали аборт. Оштукатуренные под камень дома, маска на лице, вспыхивающий свет, нарциссы. Что это значило? Какое место это занимало в ее жизни? Тайное событие, воспоминания о котором подавлены? Вопросы, которые не приходили ей в голову в восемнадцать, когда все казалось таким простым и ясным.

Она сжалась вокруг ребенка тугим комком, пытаясь прийти в себя, и повторяла про себя оправдания, как мантру. Неподходящее время. Не тот возраст. Не готова. Не была бы хорошей матерью. Но новые мысли хлынули в голову, как будто мембрана, разделяющая два временных отрезка, внезапно растворилась.