Я научилась, и довольно быстро, разделять это ощущение: ятрепетала, как струна. Сначала, правда, было немного страшновато, но вскоре моевоображение разыгралось: аппетит приходит во время еды. Как было здорово, сидяв автомобиле, мчавшемся сквозь ночь, между двумя самыми близкими друзьямисвоего жениха, сжимать под вечерним платьем свои ноги! Я никогда не делилась сним и не просила его об этом. Но в один прекрасный день это новое, незнакомоепрежде чувство свободы переполнило меня и дало совсем неожиданное удовольствие.И вот я ехала в этой машине, все время думала о Жильбере, у меня просто всераскалилось между ногами при мыслях о нем. Но в то время я украдкой стараласьвсе больше искушать моих спутников, – а то, что я для них великий соблазн, этоя понимала. То как бы случайно коснусь грудью руки, то прижмусь плечом к плечу…А если мы ехали издалека, я обязательно засыпала и клала голову кому-нибудь изних на плечо, и мои волосы щекотали его шею. И если рука одного из нихоказывалась, совершенно случайно, разумеется, на моей развилке, то я ужпозволяла ей там как следует отдохнуть и отогреться… Я уже совсем была готовалечь в постель с одним из них, но у них не хватало решимости. Когда мыпрощались у ворот моего дома в полной темноте и безмолвии, я позволяла имцеловать меня в щеку и так крепко прижимать меня к себе, что они должны былипонять, какие желания меня обуревают.

На следующий день я рассказывала Жильберу, как мне нравятсяего друзья и как намокают мои трусики, когда я сижу между ними, сжатая с обеихсторон, как ветчина в сэндвиче; после таких рассказов он еще больше влюблялся вменя, и всякие чудесные мысли рождались в моей голове…

Все так и продолжалось, его друзья часто провожали меня, и скаждым таким провожанием мое желание все увеличивалось. И вот однажды ночьюодин из провожатых прикоснулся ладонью к моей груди; я не стала емупротивиться, и тогда он начал расстегивать мое платье, путаясь в крючках, а япочти бессознательно стала помогать ему. И вот он ласкает меня, проводит рукоюпо моей коже и замирает, нащупав сосок и сжав его пальцами, словно понимая, чтона первых порах этого для меня достаточно – я уже была готова. Не помню, какдолго продолжалось это состояние. Автомобиль медленно двигался дальше, водительсмотрел на дорогу, но я чувствовала, как он напряжен, и обмирала отпредвкушения. Машина резко остановилась. «Боже, – подумала я, – я не скажу ни слова,ведь они знают, что им надо делать. Но если они испугаются, я возненавижу их».Потом я подумала, что неплохо было бы повстречать Жильбера сразу же после того,что приключится, но тут же устыдилась: это уж – зайти слишком далеко.

Они не очень торопились, ну и пусть! Первый все играл моимисосками, а второй, водитель, сидел и смотрел на нас. Я хотела отдаться имсовсем голой я знала, как их мучает представление о моей наготе. Раньше янаслаждалась этими пытками, дразня их своими обнаженными ногами, вдругпоявлявшимися из-под вечернего платья. Но теперь я хотела, чтобы они видели нетолько мою грудь, но и всю меня, чтобы они ощупывали меня и спереди и сзади, яхотела чувствовать их руки на себе, горячие руки не Жильбера, не того, кому я«вручена» и кому я изменяю еще до того, как стала его женой. Только вы,неверные жены, можете понять, что я тогда испытывала! Да нет, даже вы неможете. Отдаться друзьям своего жениха, который притворяется, что доверяет тебетак, как можно доверять только невесте: конечно, неслыханно, что такой надежныйэскорт, такая молодая женщина могут уничтожить целый миф несколькими удачнымидвижениями – да вы не имеете ни малейшего представления о том, какаявосхитительная мечта вот-вот осуществится! Я посмотрела на свои ноги. Человек зарулем смотрел на них же. Как возбуждающе они выглядели! Извиваясь под ласками,я плавно подняла платье. Я хотела, чтобы они увидели мою бородку, все ещеупакованную в кружевные трусики. Я подалась вперед, и тотчас же рука отпустиламою грудь и рванулась вниз, к моему гроту любви. Потом они открыли дверцуавтомобиля, вынесли меня оттуда и в тени деревьев уложили на ложе, сотворенноеими из сброшенной тут же своей одежды. И принялись за меня. Они пропустили менячерез весь свой секс-репертаур, и все это молча, не обменявшись ни словом другс другом, не говоря уж обо мне. И так мы лежали там, замерзшие, покрытыегрязью, потом и семенем, совершенно измученные, спина моя болела. Но как мысмеялись потом! Как смеялись! А я смотрела на себя с восхищением: вот она я вчем мать родила, с отпечатками веток и листьев на всем теле, ночное чудо,хорошенькая пай-девочка, раздвинувшая ноги на влажной пряной земле перед двумямужиками, пьяная от счастья и собственной отваги.

Эммануэль не прерывала Ариану. Она слушала, лежа на животе,опираясь на локти, похожая на сфинкса, готового заниматься любовью.

– Ну, после этого Жильбер и я вполне созрели для брака. Я нестала ему ничего рассказывать и его друзья, разумеется тоже. Зачем? Быть егоженой – как я хотела этого – оказалось праздником! Сначала мы вели себя как всемолодожены: не могли оторвать глаз друг от друга, и дни и ночи наши сердцабились рядом. Но потом мы вспомнили об оставшейся части человечества и вскореубедились, что среди них, друзей и посторонних, много тех, кто заслуживаетнашей любви. И поиски их – это и есть история нашего брака. Мы хорошо помнимслова Создателя нашего: «Человек не может быть один». Мы это хорошо понимаем.Вот и весь наш секрет, наша маленькая сладкая тайна. И всем этим я обязанасвоему мужу. Он научил меня… дружбе.

Эммануэль поражалась спокойному – будто только чтоудовлетворено желание лицу Арианы.

– И я уяснила себе, что друзья, которые не испытывают к намникакого желания – не настоящие друзья. А тем, кто томится по нашему телу, мучаетсястрастью, но не дает себе воли, предстоит еще долгий путь, прежде чем онистанут достойными нашей дружбы.

– И как же нам поступать с ними тогда?

– Так же, как поступаю я, когда отдаюсь им. Чего я хочу длядрузей? Причинять им страдания? Искать их лишь для того, чтобы лишить их моихценностей? Ведь это они сделали эту землю приемлемой для меня: значит, ониимеют право на все, что у меня есть. А у меня нет ничего лучшего, чем мое тело.

И Ариана так закончила свою исповедь:

– Жильбер был моим первым и самым лучшим другом. Лучшим дажепосле всех, кого я знала потом. И когда я вижу его нагим в моих объятиях, эторешает проблему, вызванную двойственностью моего прежнего воспитания, ибоголого любовника не отличишь от голого друга. Скажи-ка мне, Эммануэль,повернешься ли ты ко мне спиной сегодня ночью, если я признаюсь тебе, что тыдля меня одна и та же женщина, зову ли я тебя своей любовью или своим другом?

– А мы уже все решили, что вы пропали, – говорит Анна-Мария,выходя из машины и вытаскивая мольберт и ящик с красками.

– Может быть, – отвечает вялым голосом Эммануэль.

– Куда идти?