Эммануэль взмахивает рукой:

– Вот сюда, на террасу.

На этом месте, вспоминает она, передо мной открылисьпрелести Мари-Анж. Но Анна-Мария не ведает об этом.

Мимоходом Эммануэль берет шоколад и кока-колу,распоряжается, чтобы Эа приготовила свежий лимонный сок.

– С тех пор, как я стала к вам присматриваться, – сказалаАнна-Мария, взяв Эммануэль за плечи и усаживая ее посреди раскиданных подушек,– я знаю, что вы не можете обойтись без различных эскапад.

Эммануэль упрямо покачала головой.

– Смотрите на меня, – гостья твердыми пальцами взялаЭммануэль за подбородок и подняла ее лицо. Потом она пристально посмотрела вглаза своей модели. Эммануэль услышала биение собственного сердца. Анна-Мариясела, скрестив ноги, прямо на мозаичный пол террасы напротив дивана, на которыйона усадила Эммануэль. Появился мольберт с небольшим куском холста.

– Вы хотите, чтобы я уместилась на таком кусочке? – спросиламодель.

Художница улыбнулась, когда Эммануэль закончила свой вопрос.

– Может быть, лучше, чтобы я разделась?

– Это мне не важно. Я стараюсь поймать ваши глаза.

Эммануэль недовольно протянула:

– Но я не люблю позировать.

– А вы и не позируйте. Начните просто рассказывать мне о техужасных вещах, которые вы испытали у Арианы.

– Вас это интересует?

– А почему бы и нет? Это, может быть, поможет мне лучшепонять вас.

– Чтобы «поймать глаза»?

– Да кто знает…

Во вздохе Эммануэль слышалось все, что угодно, но только несмирение. Она мучительно раздумывала, что ей сказать, чтобы вывести Анну-Мариюиз равновесия. Ага!

– Это самое худшее время моей жизни. Я так хорошо могуизобразить…

Анна-Мария смотрела на Эммануэль, как бы спрашивая, что же впроисшедшем такого плохого. И Эммануэль объяснила, не дожидаясь прямоговопроса:

– Представьте себе, позавчера я выяснила, что после всегоэтого не забеременела. Целых четыре дня мне казалось, что мне надо готовитьсястать матерью. Но, наверное, это была перемена климата или еще что-нибудь.

Она, казалось, забыла обо всем, погрузившись в какие-тосложные вычисления, загибала пальцы, что-то шептала про себя. Анна-Мария явнорешила не следовать за нею по дороге, вымощенной дурными намерениями. Не говоряни слова, она занялась работой: провела на холсте несколько линий черной исерой краской, образовавших какой-то странный пейзаж. Эммануэль, разочарованнаятем, что предмет ее рассуждений не вызвал никакого интереса, потянулась кхолсту.

– Можно взглянуть?

– Нет, там еще ничего нет! И, если можно, давайте неговорить о том, что я делаю, пока я все не закончу.

– А когда вы думаете закончить?

– Но ведь спешки никакой нет. Вы же сами сказали, что вымечтали об этом, об этих четырех-пяти днях.

– Есть множество хороших вещей, которыми можно заняться вэто время, должна я вам сказать.

О, Анна-Мария не сомневалась, что это за хорошие вещи, –конечно же, разнообразные формы любви! Но она решила не углубляться в детали.

– И Несмотря на все, – сказала она, – вы вернулись к мужу.Ариане, наверное, это не очень-то понравилось?

Эммануэль раздраженно пожала плечами:

– Вы ничего не понимаете. Я очень хотела найти Жана, нокак-то прозевала его.

– Так вам хотелось пригласить его на чашку чая с вашиминовыми товарищами по играм?

– Я именно так и поступила.

– И как же он реагировал на это?

– С очень большим чувством юмора. Мы потом сидели всевместе, объедались пирожными и хохотали вовсю.

– И это все?

– А потом мы с Жаном улетели, как два влюбленных голубка.

– Бедная Ариана!

– Почему? Я увижу ее еще не раз.

– А граф де Сайн?

– Он будет иметь меня в любое время, когда захочет.

На этот раз молчание Анны-Марии было почти угрожающим. Потомона спросила:

– И Жан вам так ничего и не сказал по поводу вашихприключений?

– Он был рад, что мне было хорошо. Вот именно это он исказал.

– А вы? Как вы могли развлекаться, зная, что он одинок?

– Он не был одинок, я думала о нем постоянно. С ним были моимысли о нем.

Лицо Эммануэль вспыхнуло:

– И потом, не надо преувеличивать. Не на такое уж долгоевремя я «предала» его. Он провел без меня всего две ночи.

– А что бы вы сказали, если бы он их провел с какой-нибудьвашей приятельницей?

Эммануэль посмотрела на нее широко раскрытыми глазами – чтоза дурацкий вопрос!

– Но это было бы прекрасно! Ничего лучшего и представитьнельзя! Если бы я только лучше знала Мерви…

– Мерви?!

– А что такого? Разве она не прелестна?

– Прелестна?.. Не знаю. Но Жан и… она!

– Почему вы так удивляетесь? Разве они не могли бы поладить?

– Эммануэль, милая, вы в самом деле немножечко ненормальныили, возможно, более невинны, чем я могу себе представить. Вы сказали, что вампонравилось бы, если бы этой девице представился случай увести Жана?

– Увести его? Что это такое? Разве женщина не может спать смоим мужем, никуда его не уводя?

Видя изумление собеседницы, Эммануэль громко расхохоталась:

– О, Анна-Мария, послушайте: я занимаюсь любовью смужчинами, которые делают это лучше, чем мой муж. И несмотря на это, у меня и вмыслях нет уйти от него и остаться с ними. Наоборот, после них я его люблю ещебольше! Как вы это объясните?

– Я не собираюсь в этом разбираться…

– Но это же так просто! Это показывает только две вещи:первое – я люблю Жана, второе – чем больше я занимаюсь любовью, тем больше яузнаю, как надо любить его.

Анна-Мария сделала гримаску. Эммануэль продолжала:

– Если любовь чувствует, что не в силах перенести того, чтодругие умеют заниматься любовью лучше – так зачем же тогда любви жить? Ей женечем тогда и похвалиться. Не так ли?