– Что за вопрос! А ты этого не знала? Они и не делаютникакого секрета из этого. Майкл и Абигайль, Абигайль и Майкл – это звучит, какДафнис и Хлоя. Она разве тебе не рассказывала?

Эммануэль, совершенно потрясенная, ничего не ответила. Онатолько прошептала, как в полусне: «Они любовники…».

– И тебя это возмущает?

– Нет, нет…

– Вспомни, что говорят эксперты: «Кровосмешение укрепляетсемейные узы и, следовательно, содействует преданности родине». – Арианаподмигнула, – Те, кто лежат рядом и встают рядом.

И Эммануэль неожиданно широко улыбнулась.

– Они торчат там уже два часа и смотрят на своихчетвероногих друзей, заметила Ариана чуть позже, – Тебе интересны все этирысаки?

– Честно говоря, нет.

– Прекрасно! Почему бы вместо них не посмотреть на мужчин?Кто знает – там ведь тоже есть чистопородные особи.

– Потрясающая мысль. Увидимся попозже.

Она отыскала мужа:

– Ничего, если я пойду прогуляюсь немного? Я перед последнейскачкой вернусь.

– Отлично. Не найдешь нас здесь, ищи в баре.

Она шла по зданию, отделявшему ипподром от теннисных кортови бассейнов. Может быть, ее готовность к риску отражалась на ее лице: взглядымужчин делались все определеннее. А может быть, это объяснялось тем, что светсентябрьского солнца, бивший ей в спину, когда она шла длинным коридором,превращал ее чесучевое платье в совершенно прозрачное, и она двигалась подмужскими взглядами совсем нагишом.

Этот костюм Эммануэль считала достаточно скромным. Платьеносилось застегнутым спереди на все пуговицы. Но, как всегда, Эммануэль верхниепуговицы расстегнула, и грудь ее выглядывала из выреза платья. К тому же, чтобыне мешать шагу, она как бы случайно приподняла подол платья. Встречныеостанавливались и никак не могли уверить себя, что им не померещился черныйтреугольник ничем не прикрытого холма Венеры, мелькнувший перед ними сиюминуту… Эммануэль спокойно расстегнула еще несколько пуговиц от низа до пояса:теперь каждый шаг открывал взорам ее обнаженные ноги. «Мои ноги прекрасны, –пела она себе. – Моя грудь прекрасна. Все мое тело прекрасно. Я хочу полюбитького-нибудь».

Она шла, обжигаемая взглядами встречных мужчин. Но прежде,чем они могли сообразить что-либо, она уже уходила дальше, и никто не мог еедогнать, никто не решался следовать за этим чудесным видением. Эммануэльхотелось петь. И она пела. Люди останавливались и смотрели на нее улыбаясь. Онадвигалась подобно танцовщице и пела. Она пела:

– Я счастлива.

Я больше не буду страдать.

Возраст незнания кончился.

Я знаю теперь, что значит любить.

Я умею любить.

Она добралась до огромного паркинга, сплошь заставленногомашинами всех цветов, форм, размеров. Неторопливо двигалась она мимозеленовато-желтых и голубых американских марок, мимо мощных красных итальянцев,мимо малолитражек, «белых карликов» (ностальгическая память подсказала ей:последняя книга, которую она читала на факультете, называлась «Изучение спектрабелых карликов», – она мечтала стать великим астрономом, пока Марио не объяснилей, что ее талант совершенно в другом). Со вздохом погладила она короткуюмордочку маленького белого автомобильчика; конечно же, это англичанин, думалаона, щурясь от нестерпимого блеска лакированных крыльев.

– Вам понравился Гэсси? – весело спросили ее по-английски.

Она вздрогнула, потом посмотрела на того, кому принадлежалэтот голос. Молодой человек с приятным ироничным лицом сидел за рулемавтомобиля. Он был коротко подстрижен и смотрел так чисто и ясно, что глаза унего, конечно же, должны были быть голубыми. Взгляд, брошенный на Эммануэль,был одобряющим.

– Как насчет маленькой прогулки? – молодой человек продолжалговорить по-английски.

Он похлопал ладонью по бокам своей металлической лошадки, откоторой исходил приятный запах кожи. Он хорош, подумала Эммануэль, и онпонимает, что меня можно пригласить. Она согнула ногу в колене и прикоснулась кдверце машины: молодой человек успел оценить увиденное. Он прищелкнул языком исказал:

– Вы славная девочка!

И тут же показал на свободное место рядом с собой:

– Поехали, малыш!

Эммануэль вскарабкалась на задний багажник и по нему съехалана сиденье. Юбка задралась до пояса, продемонстрировав полное отсутствие поднею чего бы то ни было из предметов дамского белья. Эммануэль вопросительнопосмотрела на юношу. Он расцеловал ее в обе щеки, коснулся губ, что-то сказал.Она прижалась к нему, не понимая, что же мешает ему прикоснуться и к еехолмику.

Наконец мотор включен, машина трогается с раскаленнойстоянки, и они едут через город, потом мимо затопленных мутных рисовых полей.Буйволы поднимают свои медленные головы и мычат, провожая их взглядом. Горланятутки и гуси. Голова Эммануэль по-прежнему лежит на плече ее спутника, обе ногитесно прижаты к нему. Пока они набирают скорость, он поглаживает ее свободнойрукой, все еще не осмеливаясь пуститься в путешествие по буйному черномукустарнику или пройтись по раскрытой навстречу ветру груди. Иногда Эммануэлькажется, что она видит оазис из тамариндовых или капоковых деревьев, и онавзмахивает рукой: «Туда!», но они уже промчались мимо, и оба смеются своейглупости. Но вот небо начинает заволакивать тучами, и это не нравится молодомучеловеку. На одном из перекрестков он, не снижая скорости, закладывает крутойвираж, бросающий Эммануэль на него, и они мчатся назад, в город. Эммануэль решает,что на этот пейзаж она уже достаточно нагляделась по дороге туда, и меняетпозицию: теперь ее голова лежит на коленях молодого человека. Отделанныйметаллом и деревом руль так грозно нависает над ней, что она все крепче икрепче прижимается к животу своего спутника. Наконец она чувствует, что под ееголовой начинается некое долгожданное отвердевание. Легким нажатием затылка онапомогает этому процессу и так успешно, что сама больше не может удержаться:опускает руку между своими раздвинутыми ногами и… время исчезает… Страшныйтропический ливень не мог помешать ее экстазу.

Но вот машина остановилась, молодой человек схватилЭммануэль в охапку и понес к маленькому коттеджу. С волос Эммануэль текло,платье прилипло к коже. Он положил ее на плетеный диванчик и высушил губамидождевые капли на ее лице. Следом за этим стянул с нее платье и, не вспомнив нио каких предварительных ласках, сразу же вошел в нее. И почти сразу же пришел висступление: он бил в нее длинной струей, скрежеща зубами, закрыв глаза, а онакрепко обнимала его, не думая о собственном наслаждении, вся отдавшись егоэгоистической мужской похоти.