женщина, которая умышленно причинила смерть своему ребенку в возрасте до одного года, будет наказана, как если бы она была виновна не в убийстве, а в непредумышленном убийстве, если «во время действия или бездействия ее душевное равновесие было нарушено по причине того, что на тот момент она еще полностью не оправилась после рождения ребенка, либо из-за влияния, оказываемого лактацией. начавшейся с рождением ребенка». Согласно данной поправке к закону о переквалификации преступления требовалось только доказательство того, что на момент совершения убийства у преступницы наблюдалось нарушение душевного равновесия.

Существует утверждение, что суды, как правило, проявляют сочувствие по отношению к данной группе правонарушителей, и на практике степень нарушения психического состояния, приемлемая для суда, представляется намного меньшей, нежели потребовалось бы в случае, когда ответчик был бы лицом с ограниченной вменяемостью и ответственностью (Faulk, 1988). Назначаемой мерой наказания обычно становится постановление о пробации с обязательным психиатрическим наблюдением либо без него. Термин «инфантицид» применяется только в случае убийства ребенка матерью, поскольку, по-видимому, психическое состояние отца невозможно признать подверженным влиянию дисбаланса гормонального фона, вызванного беременностью и родами.

Критика Закона «Об инфантициде»

Понятие женской истерии вплетено в ткань Закона «Об инфантициде». Женщины, которые рожали, считаются вероятными кандидатами в обладатели «нарушенного сознания» и предположительно поверженными «влиянию лактации», что, как предполагается способствует данному психическому расстройству, при наличии которого убийство может быть оправдано. При этом исключение из фокуса внимания молодой женщины, оказавшейся перед лицом социального осуждения, изоляции и эмоциональных потрясений, которые ее ожидают по крайней мере в течение следующих 15 лет жизни, ее решения об убийстве своего ребенка как решения нерационального (более того — неэтичного), может сделать весьма притягательной возможность оправдать подобное поведение на основании нестабильности душевного состояния женщины. Задача доказать, что ее решение возникло в результате нарушения сознания, обусловленного бушующими гормонами, которые сделали ее саму жертвой, оказалась относительно легкой, учитывая предвзятое мнение судей и широкой общественности, бытовавшее на момент создания формулировки данного закона. В то время было трудно вообразить случай, когда неонатицид совершался бы не под влиянием сильного отчаяния. Социальные реалии ситуаций стыда, изоляции и материальных тягот не должны приравниваться к биологическому состоянию постнатальной нестабильности. Относительно легко доказать случай инфантицида:

Данный вид преступлений распространен повсеместно, поскольку закон требует только наличия связи во времени между наличием «нарушения сознания» и гибелью ребенка. В обосновании причинной связи необходимости нет. Именно это позволяет судам и экспертам проявлять значительную гибкость в своем подходе к каждому случаю.

(Bluglass, 1990, р. 527)

Несмотря на предположения о том, что судьи и общественность сочувствуют женщинам, которые убивают своих детей, я утверждаю, что, напротив, предпосылки, подразумеваемые в Законе «Об инфантициде», касаются глубоко укоренившихся опасений в отношении вероятной предиспозиции женщин. Страх перед менструирующими женщинами и таинством родов — табу, которые на протяжении столетий оказывало огромное влияние на культурный уклад. Фольклорный материал и данные антропологии показывают, что эти табу формировали поведение и отношение к женщинам на протяжении веков и привели к их сегрегации. Подразумевается, что женщина полностью управляется биологическими силами. Лотте Моц оспаривает юнгианское понятие «Великой Матери», которое было повсеместно уважаемо и почитаемо, вместо этого утверждая:

Когда мы рассматриваем убеждения, касающиеся современных народов Северной Евразии, занимавшихся охотой и скотоводством, мы отмечаем, что их отношение к «таинству плодородного лона» далеко от благоговейного. Эмоциональный климат в этих регионах настолько глубоко затронут страхом женских биологических функций: менструации, беременности и родов, что этими народами были созданы многочисленные правила и запреты, призванные противодействовать потенциальной опасности.

(Motz, 1997, р. 6)

Эти запреты включали различные правила, касающиеся демаркации особых «женских мест», в которых содержатся «нечистые» женщины во время менструации, беременности или предстоящих родов. Действительно, современные религии несут следы этих убеждений в отношении «неприкасаемой» природы менструации, о чем свидетельствует ортодоксальная еврейская традиция «миквы», согласно которой женщинам нужно погружаться в воду для омовения после родов и спустя несколько дней после окончания менструального цикла под строгим наблюдением женщины-помощницы.

Традиция страха перед женщинами и таинственными биологическими силами, которые, как кажется, управляют ими, сыграла очевидную роль во время создания Закона «Об инфантициде». И хотя со стороны складывается впечатление, что данный закон по своему духу явно проникнут симпатией в адрес женщин, в действительности он фактически лишает их морального авторитета и приводит к взгляду на женщин как на истеричных и ненадежных от природы людей, буквально являющихся продуктом непредсказуемой и ужасающей матки, которой они обладают. Научные предпосылки закона, включающие понятие о «последствиях лактации» как о факторе, способствующем развитию психического расстройства, сами по себе могут быть оспорены с научных позиций. Предполагаемая корреляция между предменструальным синдромом и преступностью используется для аргументации в пользу идеи о гормональных причинах преступности. Тем не менее нельзя отрицать, что есть случаи когда послеродовое расстройство определяет тот образ мышления который приводит к убийству ребенка либо детей. Как утверждает Спинелли, в таких случаях крайне важно располагать признанным перечнем психиатрических симптомов, типичных для данного заболевания, хорошо изученных и понятных. В подобных случаях присяжные должны руководствоваться психиатрической и психологической экспертизой, а не поддаваться желаниям возмездия, не понимая характера преступления.

Случаи неонатицида, как правило, не связаны с послеродовым расстройством, и существуют некоторые свидетельства в пользу того, что женщины, которые совершают неонатицид, находятся в ситуациях острого социального стыда и страха. Женщины в подобных случаях не являются психически больными, хотя это было бы вполне объяснимо исходя из их бедственного положения. К тому же необходимо привести доказательства связи между преступлениями такого рода и низким уровнем социальной поддержки и образования. В своей обширной типологии женщин, убивающих своих детей, Мейер и Оберман убедительно доказывают необходимость понимания гетерогенности этих матерей и изучения различных мотивов, а также сложного взаимодействия социальных факторов (Meyer, Oberman, 2001). Сбалансированный, взвешенный и индивидуальный анализ каждого случая с учетом взаимных влияний социальных, межличностных и психических проблем может