Помимо венгерского поместья, у Хирша была недвижимость в Бельгии, Германии, Австрии и Франции, и дом в Англии он приобрел как будто чтобы пополнить коллекцию. С подачи Эдуарда он занялся скачками и добился в них, как и в большинстве других своих предприятий, поразительного успеха. Только за один год (1892) его кобыла Ла Флеш выиграла Кембриджшир, «Тысячу гиней», Оукс и Сент-Леджер.

Барон Эккардштейн, германский посол в Лондоне, увидел в Хирше странную смесь скупости и щедрости. Как-то раз он был свидетелем того, как тот препирался с кебменом из-за шестипенсовика под проливным дождем. «Почему бы не заплатить ему и не уйти с дождя? – сказал Эккардштейн. – Вы же простудитесь и сляжете на несколько недель». – «Ну и пусть, – ответил Хирш, и капли дождя стекали у него с носа. – У меня свои принципы».

Он был продуктом трех культур и по временам вставлял в свою речь вперемешку французские, английские и немецкие слова. Однажды в Санкт-Йохане он привел новых гостей на террасу и сказал, делая широкий круг рукой: «А это все sind die Karpaths»[73]. Тогда Эдуард привел еще одного гостя, сделал тот же жест и таким же голосом сказал: «А это все sind die Karpaths». Все засмеялись – кроме Хирша.

В каком-то смысле он был комической, жалкой фигурой, человеком, который худо-бедно проложил себе путь наверх горами денег, тратил целые состояния на то, чтобы исполнять все капризы его блестящих гостей, но вызывал у них скорее насмешки, чем приязнь. Несмотря на его щедрость, в светском обществе он нередко встречал болезненный отпор. Однако в Англии он был другом принца Уэльского и все двери открывались перед ним, и, подобно многим европейским евреям, он стал заядлым англофилом. Да, он играл роль английского сельского помещика у себя в имении или английского магната в Ньюмаркете, но оставался слишком чуждым, чтобы с гордостью называться англичанином. Он надеялся, что хотя бы его единственный сын Люсьен сможет делать это с полным основанием или по крайней мере прочно укоренится на английской почве за счет брака, и подыскивал ему жену среди английских аристократок. С этой целью он как-то пригласил на ужин в «Английское кафе» в Париже Марго Теннант, красавицу и великосветскую даму, дочь лорда Гленконнера и центральную фигуру английского интеллектуального кружка, известного как «Души», и изложил ей свое предложение. «Я хочу, чтобы вы вышли за моего сына Люсьена, – сказал Хирш. – Он совсем не похож на меня, он очень респектабельный и ненавидит деньги; он любит книги и собирает рукописи и другие редкости и очень образован». У Марго были свои амбиции, и она вышла за Асквита. Леди Кэти Лэмтон, к которой он обратился потом, тоже отвергла его предложение в пользу герцога Лидса.

Сам Люсьен вряд ли знал что-то об этих переговорах; но к Марго он определенно не питал особой симпатии. Это был худощавый, замкнутый юноша, который интересовался науками и терпеть не мог высший свет, скачки, охоту и все сопутствующее. Он умер в 1889 году в возрасте тридцати двух лет.

У Хирша были внебрачные дети, и как раз один-то из них и приблизил отца к исполнению заветной мечты. Это был Арнольд де Форест, он получил образование в Итоне и Оксфорде и избрался в парламент от Уэст-Хэма от либеральной партии. В 1913 году, несмотря на поддержку Ллойд Джорджа и Уинстона Черчилля (или, может быть, из-за нее), он проиграл в пользу консервативного кандидата. После войны уехал из Англии, поселился в Лихтенштейне как граф Бендерн и умер у себя в доме на Ривьере на Кап-Мартен в 1968 году.

Хирш умер в 1896 году, оставив состояние в 30 миллионов фунтов, одно из самых крупных в истории. За свою жизнь он раздал больше 10 миллионов, включая 8 миллионов на переселение еврейских иммигрантов из России в Америку. Он был богаче Ротшильдов, происходил из более благородного рода, тратил больше, принимал щедрее, но так и не смог стать полноправным членом высшего общества; там, где Ротшильды просто шли, он пробивал себе дорогу. При этом он сам недолюбливал пробивных личностей. «Все наши беды от того, что евреи слишком высоко целят, – как-то сказал он. – У нас слишком много интеллектуалов. Моя цель в том, чтобы отучить евреев от склонности везде пробиваться. Не надо им делать такой большой прогресс. Из-за этого нас все и ненавидят».

Хирш не был интеллектуалом, как и принц Уэльский. Как и он, Хирш обожал скачки, охоту, спорт. Было в нем что-то яркое и легкое, что, по-видимому, привлекало Эдуарда, но главным из его привлекательных качеств – и он сам это прекрасно понимал – было богатство и еще более готовность им делиться. Он одолжил Эдуарду 600 тысяч фунтов, которые, по словам биографа Хирша, тот так и не вернул.

Кассель добился успеха там, где потерпел неудачу Хирш, и занял уверенное место среди английской аристократии; но ведь и в Англию он перебрался, когда был гораздо моложе. Он женился на девушке из хорошей семьи с севера; его дочь вышла замуж за аристократа; его внучка Эдвина вышла за родственника – лорда Маунтбаттена, кузена Георга VI и дядю принца Филипа. Кассель женился на христианке, воспитал в христианстве единственного ребенка и умер католиком – согласно последней воле его жены. Если иудаизм как-то и интересовал его, он молчал об этом. В 1908 году, когда король собирался с государственным визитом в Россию, братья Ротшильд попросили его вступиться перед царем за угнетенных собратьев евреев. К нему обращался и Кассель, желая, чтобы тот представил его царю в связи с предполагаемым займом.

Если близкая дружба короля Эдуарда с Касселем вызывала разнотолки, то о его связях с Сассунами ничего не говорили, ибо они прекрасно вписались в его круг как самые настоящие эдвардианцы. В них была броскость, пышность, расточительность, вульгарность эпохи. Если в прошлом поколении они были никто и нигде, кланом зажиточных купцов с Востока, то в следующем они появились везде, в Итоне, в Оксфорде, в парламенте с орденскими лентами и при королевском дворе. И их возвышение тем более удивительно, что они не просто переменили религию, но и приехали с Востока на Запад. Как видно, они были слишком экзотичны, чтобы выжить в наш более строгий век: сегодня от них практически ничего не осталось.

На Востоке они были «князьями рассеяния». Обычно их называли «Ротшильдами Востока», но не все члены семьи находили это наименование лестным. Их род был древнее, и было бы вернее называть Ротшильдов «Сассунами Запада».

Династию основал шейх Сасон бен Салех, родившийся в Багдаде в 1750 году, главный банкир местного паши и глава местной еврейской общины – древнего поселения, уходившего еще во времена Навуходоносора. В целом иудеи и мусульмане жили дружно, но после правления ряда жадных пашей жизнь стала невыносимой для состоятельных евреев. Сассуны, относясь к самым состоятельным, пострадали сильнее других, и многие из них перебрались восточнее в Персию, Индию, в том числе и второй сын бен Салеха Давид. Большая часть семейного богатства была потеряна во время бегства, зато они сохранили свою коммерческую жилку и быстро обосновались на новых местах.

Давид поселился в Бомбее, в богатом, людном порту, и там нашел друзей, занял денег – само его имя помогало наладить связи с восточными евреями – и начал торговать шелком, хлопком, красками и прочими всевозможными товарами. Основная торговля находилась в руках Ост-Индской компании, и Давид ограничивался в основном рынками и базарами, разбросанными по берегам Персидского залива. Он был дважды женат и имел четырех детей от первой жены и девятерых от второй, из них восемь сыновей.