– И что ты предлагаешь? – спросила Кристина, передавая фотографии Тимуру. – Пойти к ней и спросить – ее это рук дело или не ее? Или поручить это сделать Прохору?

– Я бы все валил на очень своевременно преставившегося папашу Одинцова. Зачем ссорить мать с сыном? А с покойника взятки гладки.

– Ваня! – Ася находила тон Рыбака недопустимым в подобной ситуации.

– Но если бабушка один раз избавилась от внучки, почему бы ей не сделать это повторно, причем более радикальным методом, – настаивала Кристина. – Не забывай – она медик. Вполне может так обставить внезапную смерть девочки, что не подкопаешься. Мы не можем рисковать жизнью ребенка.

– Предлагаешь оставить все как есть? Сказать Тарасову, что нам не удалось найти его дочь?

– Как вы можете такое говорить! – возмутилась Ася. – Вы не видели ее, не видели детей из детского дома. Детей, обделенных родительской любовью. Знали бы вы, как они ждут своих родителей, как мечтают о них! – И Ася вытянула руку, ту самую, которая еще помнила вцепившиеся в нее детские пальцы и полные надежды слова: «Тетя, ты не за мной пришла?» – Мы должны сделать все, чтобы вернуть девочку в семью, иначе вся наша деятельность – бесполезный пшик.

Она еще что-то хотела добавить, но тут звонок у входной двери возвестил о прибытии Синицына.

– Сделай вид, что спишь, – скомандовал Рыбак, пряча фотографии.

Но Ася не послушалась и битых два часа терпеливо отвечала на вопросы Синицына. А потом женщины ушли спать, а мужчины остались в гостиной. Вроде бы как пить водку, а на самом деле Синицын продолжал задавать свои вопросы, но отвечал уже Рыбак.

– Папаша этот, видно, совсем свихнулся от ненависти к зятю, – сказал Синицын, решив, что на сегодня вопросов уже хватит. – Похоже, где-то в кабинете Тарасова поставил жучок и все происходящее писал круглые сутки. Компромат собирал. Часть выбрасывал, а выжимки сохранял на дисках. Их там штук двадцать. Смысла копаться в них особого нет – мы же не ОБЭП. Если экспертиза подтвердит, что пистолет – тот самый, дело можно будет закрывать.

– А кто еще одна женщина, убитая из этого пистолета? – спросил Рыбак.

– Не знаю. Скорее всего, жена Одинцова, мать Тарасовой. Тогда еще не велась геномная регистрация неопознанных трупов. Можно, конечно, будет послать запрос, найти место захоронения…

Надо ли говорить, что в доме Молчанова в ту ночь никто не сомкнул глаз.

Разве можно заснуть, когда совсем рядом, внизу, мерно бьется о берег море, наверху свистит запутавшийся в ветвях деревьев ветер, а душа не найдет себе места из-за тревоги о Федоре и осознания собственного бессилия чем-либо ему помочь?

Чуть свет Кристина зашла в комнату и заявила, что они с Асей едут в больницу к Федору, и если кто хочет составить им компанию, то должен поторопиться. От предложенного Тимуром завтрака она категорически отказалась.

Перед рассветом прошел небольшой дождик, окончательно смывший все приметы весны. Ася куталась в плащ.

– Замерзла? – хмуро спросил Рыбак.

– Может, дать свитер? – поинтересовался Молчанов.

– Нет, – ответила Ася обоим, – сейчас в машине согреюсь. Поехали поскорее, пожалуйста.

Им повезло – врач, оперировавший Федора, был в больнице. Если бы не он, бдительная медсестричка ни за что не пустила бы их в палату к Федору всем скопом. Но врач, окинув взглядом их мрачные заспанные лица, предусмотрительно натянутые бахилы и одноразовые халаты, дал добро.

– Только недолго! Две минуты максимум! – напутствовал он ранних посетителей, дружно двинувших в сторону палаты.

Несмотря на уверение врача, что больной очнулся и чувствует себя удовлетворительно, глаза Федора были крепко сомкнуты. Хотя на какое-то мгновенье Кристине показалось, что слишком крепко.

Пару минут компания в нерешительности переминалась с ноги на ногу, не представляя, что нужно делать в подобных случаях. Первой освоилась Ася. Она подтащила стул, села рядом со спящим Лебедевым и тихонько коснулась его руки. Веки больного дрогнули, глаза уставились на мир с выражением полного непонимания происходящего.

– Где я? Что со мной? Какой сейчас год? – слабым голосом спросил он.

– Феденька! – Глаза у Аси расширились, нижняя губа дрогнула.

– Хватит придуриваться, Федор, – решительно прервала лебедевские манипуляции Кристина. – Доктор сказал, что ты здоров, как хомяк.

– Кристина! – зашептала Ася, возмущенная бесцеремонностью подруги.

Но тут Федор неожиданно окрепшим голосом поинтересовался:

– Это почему же как хомяк? Обычно говорят – как бык!

– Да, устойчивое выражение, – поддакнула Ася.

– Извини, но на быка ты никак не тянешь. Быки – они агрессивные, злобные. Хомячки – гораздо приятнее: веселые, добродушные и заботливые.

– Да? – Федор посмотрел на Асю.

– Конечно, – закивала она, – заботливые.

– Кстати, я о тебе позаботился. – Несмотря на слабость, в голосе Федора явно сквозили прежние язвительные интонации. – Посмотришь в моем рабочем столе, в нижнем ящике…

«Сухариков, наверное, оставил. Тех самых, с холодцом и хреном», – подумала Кристина, а вслух добавила:

– Ладно, Федор, мы пойдем, а то доктор нас под честное слово пустил всего на минуточку. Ты давай слушайся доктора, выздоравливай. Мы сейчас отъедем на пару часиков, а потом вернемся. Хорошо? А ты пока подумай, что тебе нужно. А мы у доктора спросим, что тебе можно. Договорились?

Федор кивнул, и делегация медленно покинула палату. Последней уходила Ася.

– Я скоро вернусь, – пообещала она.

– Не забудь… В столе… – напомнил Федор, выразительно шевеля бровями.

По больничному коридору шли, стараясь создавать как можно меньше шума, но на выходе из отделения тишину нарушил звонок телефона Тимура.

– Да, – ответил он. – Хорошо… В порядке… Подъезжай в офис.

– Это кого мы ждем? – спросила Кристина, когда Тимур, стянув халат, спрятал телефон в карман.

– Тарасова.

– Но о чем мы с ним будем говорить? Мы же еще ничего не решили! – возмутилась Кристина, садясь на переднее сиденье молчановского автомобиля.

– Я считаю, с поставленной задачей мы справились. – Тимур пристегнул ремень безопасности, подождал, пока усядутся Ася с Рыбаком, и медленно выехал с больничной стоянки. – Мы ведь нашли девочку? Нашли. Мы знаем, где произошла подмена?

– Знаем, – кивнула Кристина.

– Знаем, кто подменил ребенка?

– Предполагаем…

– Знаем, почему.

– Я не уверена, что женщина способна отдать собственную, притом единственную внучку только из-за того, что у той генетические проблемы…

– Это эмоции. А если их откинуть? Смогла же она отправить собственного ребенка учиться в другую страну.