– Гм, – задумался мой друг, – вы правы. А с чем могла бы Россия граничить сверху и снизу?

Сейчас больной выглядел совсем как мальчишка.

– Вы сами знаете, – воскликнул я.

– Может быть, с Богом?

– Да, – подтвердил я, – с Богом.

– Так, – понимающе кивнул мой друг. Лишь после этого он несколько засомневался: – Разве Бог – это страна?

– Не думаю, – возразил я, – но в простых языках многие понятия имеют одно и то же название. Существует страна Бог, и тот, кто ею правит, тоже Бог. Простые народы часто не различают свою страну и своего императора. Оба велики и доброжелательны, ужасны и велики.

– Понимаю, – медленно сказал человек в окне. – А в России замечают, с чем они соседствуют?

– Замечают при всех обстоятельствах. Влияние Бога очень сильное. Как бы много чего ни привносилось из Европы, вещи с Запада – камни, как только они оказываются за границей. Иногда – драгоценные камни, но это только для богатых, для так называемых образованных, в то время как из другой страны поступает хлеб насущный, которым живет народ…

– И у народа в избытке хлеба?

Я задумался:

– Нет, такого никогда не бывает. Доставка от Бога затруднена некоторыми обстоятельствами. – Я попытался отвлечь его от этой мысли. – Но многое взято от обычаев этого широкого соседства. Например, весь церемониал. С царем разговаривают, как если бы разговаривали с Богом.

– Так, значит, не говорят «ваше величество»?

– Нет, обоих называют «отец-батюшка».

– И перед обоими падают на колени?

– Перед обоими падают ниц, касаются лбом пола, и плачут, и говорят: «Грешен я, смилуйся, отец-батюшка». Немцы, видя это, утверждают: совершенно недостойное рабство. Я так не считаю. Что значит преклонить колени? Значит, объясниться: я благоговею. Для этого достаточно обнажить голову, думает немец. Конечно, приветствие, поклон в известной степени выражают то же самое, но это – своего рода укорочения, почему и возникли в странах, где нет настолько великого пространства, чтобы каждый мог бы распластаться на земле. Но к укорочениям, скорее всего, прибегают механически, уже не осознавая их смысла. Поэтому хорошо, где есть еще пространство и время для того, чтобы целиком, без сокращений написать этот жест, это прекрасное и важное слово: благоговение.

– Да, если бы я мог, я бы тоже преклонил колени, – размечтался парализованный.

– Но, – продолжал я после некоторой паузы, – в Россию приходит от Бога много чего и другого. Ощущается, что всякое новое введено им самим, каждое платье, каждое блюдо, каждая благодать и даже каждый грех должны сперва получить одобрение Бога, прежде чем войти в обычай.

Больной посмотрел на меня почти с испугом.

– Это всего лишь сказка, на которую я ссылаюсь, – поспешил я его успокоить, – так называемая былина, по-немецки – то, что было давным-давно. Я вам расскажу вкратце. Озаглавлена она просто: «Как на Руси появилась измена».

Я прислонился к окну, и парализованный закрыл глаза, как он обыкновенно делает, если начинается какая-нибудь история.

Страшный царь Иван хотел наложить дань на соседних князей и угрожал им большой войной, в случае если они не пришлют, сколько положено, золота в Москву, в белый город. Князья держали совет и сказали все как один человек: «Мы загадаем тебе три загадки. Поезжай в день, какой тебе укажем, на восток, к белому камню, где мы соберемся, и дай нам три ответа. Если ответы правильные, дадим тебе двенадцать бочек золота, кои ты от нас требуешь». Царь Иван Васильевич задумался, да только ему мешали несчетные колокола его белого города Москвы. Тогда он призвал своих ученых и советников и повелел каждого, кто не сможет ответить на эти вопросы, волочить на большую Красную площадь, где как раз построили храм Василия Босого, и просто обезглавливать. За таким занятием время пролетело так быстро, что глядь, а он уже едет на восток, к белому камню, где его ждут князья.

Он не знал ни одной отгадки ни на один из трех вопросов, но езда верхом на лошадях предстояла долгая, и еще оставалась надежда встретить какого-нибудь мудреца; в те времена скиталось много беглых мудрецов – из-за привычки всех царей отрубать им головы, если те оказывались недостаточно мудрыми. Разумеется, такой беглец ему на глаза не попался. Но однажды утром царь увидел старого бородатого крестьянина, который строил церковь. Крестьянин уже сколотил стропильную конструкцию купола и теперь обшивал ее маленькими дощечками. Поэтому довольно странно, что старый крестьянин снова и снова слезал с церкви, чтобы по одной поднимать узкие дощечки, сложенные на земле в кучу, вместо того чтобы захватить много за один раз в полы своего длинного кафтана. Он постоянно то карабкался вверх, то спускался вниз, и трудно сказать, когда же таким образом доставит многие сотни дощечек на свое место. И царь, конечно, потерял терпение.

– Дурак, – закричал он (так в России, как правило, называют крестьян), – ты бы изрядно нагрузился своими деревяшками, а потом и полз на церковь, так гораздо проще.

Крестьянин, который в этот момент находился внизу, остановился, поднял руку к глазам и ответил:

– Это уж ты предоставь мне, царь Иван Васильевич, каждый знает свое ремесло лучше; а раз уж ты мимо проезжаешь, то на все три загадки скажу тебе отгадки, так что у белого камня, на востоке, совсем недалеко отсюда, не ударь в грязь лицом.

И он выложил царю три ответа подряд, один за другим. Царь от удивления не знал, как его отблагодарить.

– Что ты хочешь в награду? – спросил он наконец.

– Ничего, – ответил крестьянин, взял одну дощечку и хотел уже лезть вверх по лестнице.

– Стой, – повелел царь, – так не пойдет, изволь-ка чего-нибудь пожелать.

– Ну, раз уж ты, царь-батюшка, велишь, то пусть мне дадут одну из двенадцати бочек золота от князей на востоке.

– Хорошо, – кивнул царь, – я дам тебе бочку золота. – И быстро ускакал прочь, чтобы не забыть какой-нибудь отгадки.

Когда царь возвратился с востока с двенадцатью бочками, он заперся в Москве, в своем дворце, посреди пятивратного Кремля, и опорожнил все бочки, одну за другой, на блестящий пол зала, где выросла настоящая гора из золота, и она отбрасывала огромную черную тень. Царь по забывчивости высыпал и двенадцатую бочку. Он хотел было ее снова наполнить, но ему стало жалко отгребать золото от такой великолепной кучи. Ночью он спустился во двор, наполнил бочку на три четверти мелким песком, тихо вернулся в свой дворец, насыпал поверх песка золота и на следующее утро отправил бочку с посыльным в тот край широкой России, где крестьянин строил свою церковь. Когда тот увидел посыльного,