ни капли крови. Никаких настоек, никаких порошков, никаких видимых ран. Только сила, чистая и необузданная. Этот мир веками не видел такой магии, как у тебя. Представь, что я мог бы сделать с девушкой, которая способна сотрясать землю под ногами. Я мог бы разрушать города. Я мог бы развязывать войны.

— Ты не прикоснешься к ней, — снова выплюнул Питер, но звук получился прерывистым. Он издал один булькающий вздох. Уайатт в отчаянии потянулась к нему, но чьи-то руки обхватили ее за талию. Ее оторвало от земли, ноги взметнулись к небу, из горла вырвался дикий крик.

— Заберите ее, — приказал Джозеф. — Сожгите это место дотла.

— А с ним что делать? — раздался голос откуда-то позади нее.

— Оставьте его, — ответил Джозеф. — Он уже мертв.

— Нет. — Слово вырвалось у нее криком. Она посмотрела Питеру в глаза, они были широко раскрытыми и испуганными. Он пытался подняться и падал, снова и снова, хватаясь руками за скамьи в поисках опоры, его колени раз за разом ломались о деревянный паркет. Уайатт сопротивлялась в равной мере, рычала и царапалась, как бездомная кошка, и не раз пускала себе кровь. Над головой первые лучи рассвета проникали в широкую галерею с витражной фреской в виде пеликана. Свет преломлялся на полу всполохами красного, желтого и голубого.

— Отпустите меня! — закричала она. — Отпустите!

— Свяжите ей руки, — крикнул Джозеф куда-то за пределы видимости. — Не позволяйте ей прибегнуть к магии.

Уайатт взбрыкнула ногами, размахивая ими в дикой ярости. Удовлетворение вспыхнуло у нее в груди, когда ее каблук попал в цель. Она упала, а ее похититель со стоном опустился на колени. На мгновение освободившись, девушка сильно ударилась о землю, выбив весь воздух из легких. А потом поползла обратно по ступенькам, двигаясь на четвереньках, как животное.

— Питер, — всхлипнула она, поднимаясь на ноги. — Питер!

— Хватайте ее, черт возьми! — крик Джозефа потонул в усиливающемся ветре. Деревья на залитом солнцем горизонте пришли в неистовство. — Кто-нибудь, немедленно схватите ее!

— Питер, — снова позвала она, вваливаясь в открытую дверь.

Питер неподвижно лежал на полу, безжизненно завалившись на бок. Его глаза были открыты — два невидящих голубых озера. Одна рука была вытянута, пальцы сжаты, будто он тянулся к ней.

Ее сердце замерло на несколько ударов, а затем забилось снова. Быстро, быстро, быстро. Оно пульсировало в ней с невероятной быстротой, ее платье потемнело от грязи, руки были скользкими от крови. Она была зеркальным отражением стража смерти, горе превратилось в нечто деформированное и пронизывающее ее кости.

Она набрала в легкие побольше воздуха. Рассвет был прохладным, свежим и ясным.

Она закричала.

Это был крик, от которого раскололись небеса. Она все сильнее и сильнее выдавливала его из себя, пока не почувствовала, как ткань ее сознания разрывается от этого звука. Мир соскользнул со своей оси, раскалываясь, дерево прогибалось у нее под ногами.

Над головой взорвалось стекло, осыпав ее розовым калейдоскопом. Осколки оцарапали ей кожу и порезали волосы, рассыпавшись по полу мелким дождем. Она кричала и кричала, пока в легких не осталось ничего, кроме пыли, а потом кричала даже после этого. Ее голос стал жалким и каким-то другим, вырывающимся из глубокого и темного колодца. Часовня вокруг нее погрузилась в туман, бесформенный и серый, будто она вышла из ткани времени.

А потом, всхлипнув, она затихла. Вся ярость выплеснулась из нее на одном дыхании, оставив ее опустошенной и задыхающейся. Часовня снова обрела четкость. Она обнаружила, что стоит в море мерцающего стекла, сквозь трещины которого проникает дневной свет. Единственным звуком было ее дыхание, прерывистое в тишине. Отдаленная трель жаворонка.

С дрожащими коленями, Уайатт осматривала часовню в поисках медленного расцвета своей силы. Она прислушивалась к сердитому треску деревьев, грохоту приближающейся бури. Урагана. Грозы. Концу гребаного мира.

Вместо этого воцарилась тишина.

Ветер стих. Листья затрепетали и замерли.

Ничто не двигалось. Ничто не дышало. Мир вокруг нее застыл, эхо ее крика поглотил внезапный вакуум. Она услышала топот башмаков по камню, почувствовала шелест плащей, когда члены гильдии подобрались ближе. Пригнувшись, она приготовилась к тому, что должно было произойти.

Но ничего не случилось.

Их шаги затихли, они остановились, когда — в глубине маленькой деревянной часовни — Питер сел.

33. Джеймс

Джеймсу Кэмпбеллу было семь лет, когда отец впервые познакомил его с Питером и Уайатт. Он запомнил тот день в ярких красках. Диван в гостиной был оранжевым. Старая деревянная мебель — вишневого цвета. Небо за широким трехстворчатым окном было голубым.

Джеймс Кэмпбелл был хорошо воспитанным мальчиком с хорошими манерами. Он знал, что от него ожидают хорошего поведения. Он поставил свою обувь на коврике у двери. Говорил «да, пожалуйста» и «нет, спасибо». Он сел туда, куда ему предложили сесть, и ждал, не ерзая, разглядывая невзрачного на вид мальчика, который сидел, уткнувшись в спинку кресла напротив него. Рядом стояла женщина с напряженным и неулыбчивым лицом, из-за ее ног выглядывала девочка с совиными глазами.

Здесь цветов было уже больше: у мальчика были белые волосы и голубые глаза. Девочка была вся красная. Красное лицо. Красные волосы. Отвратительное красное платье.

Он не помнил дальнейшего разговора, но запомнил вот что: женщина вывела девочку из комнаты. Мужчины перешептывались в коридоре. Маленький беловолосый мальчик, маленький и угрюмый, его босые ноги были в грязи.

В конце концов, Джеймс получил задание.

— Ты останешься здесь на лето, — сказал его отец. — Ты должен ходить туда, куда ходит Питер. Делать то, что делает Питер. Если он попадет в какую-нибудь неприятность, ты немедленно скажешь мне. Понял?

Но Джеймс ничего не понимал. Он хотел отдыхать. Хотел купаться в море и есть мороженое до боли в животе. Ему не нравилось здесь, в этом странном доме с бесконечными лугами и крошечным покрытым пылью телевизором. Его друзья играют в футбол и большой теннис, а он сидит здесь и скучает до слез.

Но быть хорошо воспитанным мальчиком означало быть послушным. И он согласился.

После этого они все трое росли вместе. Это было невозможно не заметить. Они росли почти так же, как деревья — сначала рядом друг с другом, а затем сплелись все вместе, их ветви переплелись. Он узнал о таком природном явлении в седьмом классе. Иноскуляция — когда стволы нескольких деревьев росли так близко друг к другу, что срастались в одно целое. Это были они, подумал он, слушая лекцию вполуха.

Он, Питер и Уайатт, их корни были так запутанно переплетены, что никто из них не мог сказать, где заканчивается один и начинается