важнейшее политическое условие, выдвинутое со стороны США, к которым немцы через головы своих основных противников обратились с предложением о начале мирных переговоров. Германия не должна была оставаться монархией — таково было требование заокеанских партнеров.

Сам же кайзер согласился на отречение лишь спустя 4 дня, после того как генерал-квартирмейстер Вильгельм Грёнер проинформировал его о царящих в войсках настроениях. Армия не собиралась возвращать своими штыками столь беспардонно отобранный у кайзера и его наследника трон, но при этом соглашалась пойти под контроль новых республиканских властей только при сохранении общего командования Паулем фон Гинденбургом.

На следующие сутки кортеж теперь уже бывшего кайзера пересек границу Нидерландов, ставших последним приютом изгнанников. Не остался на своей должности и Максимилиан Баденский. Спустя всего пару дней он разослал в адрес основных стран-участниц Антанты депеши с просьбой о введении временного перемирия и тут же передал все бразды правления Фридриху Эберту, лидеру Социал-демократической Партии Германии. Германская империя пала, оставив разбираться со всеми накопленными проблемами возникшую на ее политических руинах республику.

Высшие военные чины, кстати, показательно самоустранились от переговоров о перемирии. Как высказался недолюбливающий парламентское правительство и возлагавший вину за проигрыш именно на него пару недель как отправленный в отставку Эрих Людендорф — «Теперь они должны лечь в ту постель, которую приготовили для нас.». Кто-то обязан был выпить горькую чашу позора сдачи до дна, и генералы предоставили это право политикам столь долго вставлявшим палки в колеса, как им, так и отрекшемуся кайзеру.

Вот тут союзники и предприняли первый серьезный шаг к оттиранию Российской империи на второй план. Уведомление о том, что подписание перемирия с немцами намечено на утро 24 ноября 1917 года пришло в Ставку лишь 17-го ноября. Все бы ничего, за неделю российская сторона успела бы подготовить все необходимое для организации на должном уровне встречи представителей Антанты и Германии. Но в полученном из Франции сообщении, помимо срока, указывалось место встречи, куда УЖЕ выдвигалась делегация из Берлина. А вот это выглядело свинством, поскольку в районе города Компьен обладающий потребными полномочиями представитель Российской империи мог оказаться дней через десять в самом лучшем случае. Не те позиции были у находящихся в Париже российских дипломатов и военных представителей, чтобы давить своим авторитетом на верховного главнокомандующего союзных войск во Франции. Тут требовалась персона, как приближенная к императору, так и овеянная боевой славой.

Наверное, если бы Ставка так и не перебралась под Варшаву в Новогеоргиевскую крепость, англичанам с французами их грязная игра сошла бы с рук и выдвинутые немцам условия не прошли бы согласования с российской стороной. Но случилось так, что одновременно совпало множество факторов. Николай II находился в Ставке, под Варшавой еще до войны построили аэропорт способный принимать тяжелые самолеты, командующий ИВВФ пребывал в Варшаве, инспектируя развернутые в городе авиаремонтные мастерские, а целый полк тяжелых бомбардировщиков прозябал на стоянке этого самого аэропорта в ничегонеделании.

В итоге у срочно откомандированного во Францию с самыми широкими полномочиями Александра Михайловича ушло всего двое суток на преодоление почти двух с половиной тысяч километров не самого прямого пути до столицы Третьей республики. Загрузившиеся вместо бомб канистрами с дополнительным топливом целых шесть У-3Б вылетели ранним утром 19 ноября из Варшавы, чтобы уже к вечеру прибыть в Милан, совершив промежуточную посадку под Братиславой. Там пришлось оставить половину самолетов, слив остатки топлива на продолжившую путь троицу, что прибыла в Париж в полдень 21-го ноября. И еще целых два дня ушло у великого князя на то, чтобы добраться из столичного города по размочаленным и забитым всевозможным транспортом военным дорогам до Компьенского леса, в дебрях которого скрывался штабной железнодорожный вагон маршала Фердинанда Фоша. Так наряду с играющим свою собственную партию французским маршалом[1] и английским адмиралом Росслином Уимисом, представлявшим интересы всех англосаксов, командующий ИВВФ Российской империи стал соавтором окончательного перечня требований выдвигаемых по отношению к Германии для подписания перемирия. Чему союзники, судя по всему, были не сильно рады. Ведь им пришлось срочно, буквально на коленке, резать по живому заранее согласованный список своих предварительных требований к немцам, дабы выделить русским затребованную великим князем долю. Пусть основная часть немецкой армии провела всю войну на Западном фронте, именно на Восточном она терпела одно сокрушительное поражение за другим, что не единожды спасало Париж от неминуемого поражения. Да и немецкий флот русские потрепали ничуть не меньше англичан при несравнимых возможностях. Потому специально проигнорировать пожелания, каким-то чудом успевшей прибыть на мероприятие русской стороны, французам с англичанами оказалось невозможно. А, учитывая военно-морское прошлое Александра Михайловича, вопрос о месте временного содержания германского флота решился очень быстро. Так что массового затопления лучших немецких кораблей на английской военно-морской базе в Скапа-Флоу в данном, измененном, варианте хода истории не случилось. Все они были благополучно сопровождены в Рижский залив, где и оказались наглухо заперты срочно выставленными новыми минными заграждениями, да дежурными эсминцами вплоть до подписания мирного соглашения.

Именно согласованием этой проводки десятков кораблей с последующей организацией охраны, для которой пришлось привлечь вообще все боеспособные силы Балтийского флота, Александр Михайлович и добавил седых волос господам адмиралам. За что они на него несколько обиделись. Ведь кому могла понравиться постановка срочной задачи по проведению серьезной военно-морской операции, когда большая часть доступного флота уже с месяц как вмерзала во льды на главных базах. Тем более что из числа линкоров не представлялось возможным привлечь ни один корабль. А сопровождаемый максимум четверкой старых крейсеров «Рюрик» смотрелся бы на фоне десятка немецких дредноутов и полусотни кораблей всех прочих классов уж слишком неубедительно.

Но, что произошло, то произошло. Наиболее боеспособные силы Кайзерлихмарине отныне находились практически в руках российских моряков, а сам Александр Михайлович опрокидывал в себя рюмочку беленькой за здоровье тех, кто сделал это возможным. То есть за здоровье тех самых российских моряков. Правда почти все подводные лодки и товарные пароходы вытребовали себе англичане. Но то, скорее, смотрелось как кость, брошенная упустившему сочный кусок вырезки псу.

— Третий тост! — прервал размышления великого князя о недавнем прошлом Егор. — За тех, кого с нами нет! — Все мужчины вновь дружно поднялись и, не чокаясь, опустошили посуду. Да, победа далась большой кровью. По самым грубым предварительным подсчетам не менее шестисот тысяч российских солдат, моряков и офицеров положили свои жизни на алтарь победы. Впятеро больше прошли через госпитали. Из них примерно десятая часть стали инвалидами, и, зачастую, участь их была незавидна, ведь безногий крестьянин и безрукий рабочий не был нужен никому. Ни думающему о прибыли работодателю, ни живущей впроголодь семье.

Государство, конечно, назначало вдовам погибших и всем увечным воинам определенных размеров ежегодную пенсию, которую даже подняли вдвое, начиная