Аверьян плюхнулся за стол первым, спросил кровожадно:

– И что из этого можно жрякать? Или это декорация?

Нюрка засмеялась:

– Все можно. И все нужно. А то хозяин подумает,что плохо готовлю. Или что плохой виноград выбрала!

Нинель благовоспитанно села рядом, сказала понимающе:

– Так вот вы где пихнички проводите… Конечно, на халяву ирот корытом! Ишь, трудовые блудни. Богемцы!

Через четверть часа далекие ворота распахнулись, въехалароскошная черная машина. Из особняка вышел Конон, явно сообщили по мобильнику.Аверьян успел за это время опустошить две вазы с фруктами, но разоритькапиталиста не получалось: Нюрка подкатила столик с новыми гроздьями, ягоды ещекрупнее, едва не лопаются от распирающего сладкого сока, а в желтых грушахвидны плавающие в середке черные зернышки.

Конон встретил Костомара, когда тот вылезал из машины,коротко переговорил, я видел, как Конон широким жестом указал в нашу сторону.

– Аверьян, – предупредил я, – кончай жеватьзелень. Подтяни пузо, у них видишь какие фигуры?

Аверьян произнес с чувством:

– Пруссаки!.. Им бы декариса подсунуть… Это глистогонное.

Мы встали, Аверьян и Нинель с Кононом поздоровалисьпочтительно, как с королем, а на Костомара смотрели с немым восхищением, таксмотрели соседи Менделеева на лучшего в мире «чемоданных дел мастера».

Мне показалось, что Костомар все понял, глаза хитрые идовольные.

За столом, как принято, несколько минут говорили, каквинни-пухи в гостях у кролика, о погоде, чистом воздухе, кислороде, потом Кононупомянул игровую индустрию, и это было как брошенный в тихий пруд булыжник.

Лягушки, что на широких листьях кувшинок нежились подласковым солнцем, с шумом попрыгали в воду. Взлетели брызги, листья закачались,а с близкого дна поднялись желто-коричневые облака дыма, похожие на подземныевзрывы.

Аверьян почтительно заметил, что многими средствамиСМИ создание и развитие игр… то бишь байм рассматривается как наступлениена культуру.

– Как истребление культуры, – пискнула Нинель. Голосоку нее от чрезмерной почтительности стал противно сладеньким и заискивающим.

Конон повернул голову к знатному гостю. Костомар отщипывалпо ягодке, бросал в рот. Я слышал, как под крепкими металлокерамическимизубами хрустят зернышки.

– Почему именно истребление культуры?.. – переспросилон задумчиво. – Сейчас у нас – под «нас» я имею в видучеловечество – уже есть некоторый опыт и по этой части! Не первый разстарая культура гибнет под натиском новой. Это было еще с пещерных времен вовсе эпохи. И всякий раз был громкий вопль о гибели культуры вообще поднатиском дикости и варварства. И в самом деле, демагогия ни при чем,культурному человеку тех времен так это и казалось!..

Конон спросил с усмешкой:

– А было не так?

– А вы представьте себе: существует красивая изысканнаякультура человеческих жертвоприношений. Все под торжественную музыку и песнопения.Ритуальные пляски оттачивались веками, каждое движение было исполнено глубокогосмысла и несло в себе два-три хитроумных толкования, от знания которых знатокиполучали чисто эстетическое наслаждение… Это действо совершалось в огромныхвеличественных храмах, которые строились веками, украшались еще сотню-другуюлет, становились национальным достоянием, чудом света!.. А отточенныекрасивые движения главного жреца, который виртуозно вспарывает грудьдевственницы, вырывает оттуда еще трепещущее сердце и под крики ликующегонарода победно вздымает над головой! А огромный алтарь, украшенный золотоми серебром, который создавали в творческих муках древние дизайнеры?А высокие своды храма, где так красиво резонируют предсмертные крикижертв? Все это было эстетически прекрасно, и прогресс ожидался лишь вдальнейшем украшении храмов, в строительстве еще более огромных,величественных. Алтари должны были украшаться еще и алмазами, а спор возникалтолько в таких сложных вопросах: в сторону востока или в сторонузюйд-зюйд-веста располагать жертву головой?

Конон кивнул, мы молчали. Костомар продолжил:

– Но вот, к примеру, появились какие-то дикие христиане,которые начисто отрицали жертвоприношения, а сами собирались – подуматьтолько! – в грязных пещерах. И когда они начали теснить старуюкультуру, то это воспринялось как крушение культуры вообще. Так и в нашемслучае. Эти молодые баймеры… это ростки новой культуры. Возможно, мы с вами еене увидим, не успеем, но ростки вот они, шашлычок грызут из приличия… Их уж незатоптать, их много. А мы, как те редкие чудаки из старых римлян, чтовроде бы неплохо устроились и при старой культуре, но все же сумели понять истранные прелести новой… мы приняли эту новую культуру, которая сейчас ещегрубая и неотесанная, но этот гадкий утенок обязательно и очень скоропревратится в большого прекрасного лебедя! Так что мы выберем?

Конон покрутил головой:

– А что, мы еще не выбрали? Мне кажется, что мы как разте, которые устраиваются неплохо при любой культуре.

Академик слегка поморщился, не устраивает слово«устраиваются», но затем сам засмеялся.

– Впрочем, специалисты нужны при любой культуре. И чтовы можете предложить?

Конон посерьезнел.

– Как римский патриций, – сказал он, – которыйимеет латифундии и толпы рабов на каменоломнях, я беру на себя финансовуючасть. Обещаю в процесс создания баймы не вмешиваться. Хочется, конечно, но ясознаю, что я не совершенство, а это опасно… Опасно в том, что меня могутпослушать лишь потому, что у меня эти самые латимерии, а не потому, что я такоевот совершенство. Потому обещаю… Но вы уж совсем меня не выталкивайте изкоманды! Я не последний дурак, я ж с вами сижу, а не в казино!

Академик кивал, но шутки не принял, спросил с непроницаемымлицом:

– Насколько долго вы сможете финансировать проект?Современные баймы – процесс сложный. И долгий.

– Я не мальчишка, чтобы кидаться из стороны всторону, – ответил Конон. – Мне шестьдесят один год, а в этомвозрасте время уже летит, летит! Сделаете за год – прекрасно, затри – замечательно, за пять или десять – тоже нормально. Этошестнадцатилетним год – огромный срок. А у нас с вами летят уже негоды, а десятки лет…

Академик некоторое время изучал его из-под нависших бровей,потом протянул через стол руку. Конон встретил ее над серединой стола, пожал. Чем-тоони были похожи, эти два крепких самца, чем-то очень похожи.

Нюрка прикатила новый столик, весь верхний этаж заняткувшинами и графинами с соком. Конон вытащил из-под одного отпечатанный напринтере листок, подал Костомару. Тот изучал некоторое время, сказал судивлением:

– Так у вас и рейнское за семьдесят третий есть?.. Тогда жбыла такая засуха, что все виноградники погибли. А что уцелело, то…по-моему, все вино того года закупил какой-то нефтяной шейх?