Колонны шли через Париж — замерший в молчании. Если ограничения передвижения вчера утром воспринимались парижанами как некое неудобство, то после взрывов на город опустился страх. И что хуже, вечером с улиц куда-то исчезли военные и полицейские патрули — обязательно надо узнать, кто отдал такой приказ! — чем уже ночью воспользовались какие-то банды, грабившие магазины, и вламывающиеся в дома богатых парижан. А сейчас несколько раз де Голль видел в отдалении толпы под красными или трехцветными знаменами, тут же рассеивающиеся по дворам и переулкам, увидев танки. Что ж, после мы наведем порядок — а пока, надо обезглавить заговор!

Колонны шли на юго-восток, из Парижа в Венсенн. Тот самый Венсенн, на который в опусе "Кольерс уикли" про воображаемую Третью Мировую войну американский бомбардировщик сбросил атомную бомбу. И где в подвале Венсеннского замка в сороковом году была Ставка Главнокомандующего, Маршала Франции Гамелена, ну а сейчас находился штаб ВВС и ПВО Центрального военного округа. А еще, по полученным сведениям, там в настоящий момент были генералы-заговорщики, трое из четверых. В колоннах были не только танки, но и мотопехота, и батареи 155мм гаубиц — хотя Де Голль надеялся, что ему не придется приказывать стрелять по бывшей резиденции французских королей.

Вот он, замок — четырехугольник с башенками по углам, в центре высокая башня-донжон. Собственность французской армии — в воротах охрана, на стенах пулеметные точки видны. Сейчас там какое-то шевеление, и ворота не открывают. Кто там такой знаток уставов, тащите его сюда! Су-лейтенант, вы узнаете меня, своего Главнокомандующего? Нет, своему караульному начальнику доложите после.

Артиллерию разворачивать не потребовалось, охрана у ворот и на внешней стене сопротивления не оказала — младшие офицеры и простые солдаты не были сознательными участниками заговора, лишь подчиняясь приказам. Бронетранспортеры въехали во внутренний двор, и в замок вошла рота, командира которой Де Голль проинструктировал лично. Можно было бы и дальше открывать все двери "именем Президента" — но там у заговорщиков наверняка были верные им люди, и риск нарваться на пулю велик, а Де Голль ощущал себя сейчас больше политиком, чем командиром поля боя. Ну вот, послышалась стрельба, даже пара гранат рванула — жалко, если будут напрасные потери, мотопехота танковой дивизии, это не штурмовые подразделения, что у русских и немцев специально обучены брать укрепрайоны и вести бой в помещениях — впрочем, и храбрые французы без всякой спецподготовки когда-то славно дрались в подземельях форта Во, против элитных частей германской армии, а тут у мятежников не может быть больших сил. Но все же лучше не выходить из броневика — от случайных пуль никто не застрахован, и судьба, на площади Бастилии спасшая от смерти, сейчас может решить, что второй раз будет перебор.

Стрельба наконец стихла. Прибежал посыльный с докладом — мятежники сложили оружие. Де Голль вступил в замок, в сопровождении личной охраны и еще взвода солдат. Внутри уже стояли "свои" посты, солдаты с трехцветными повязками, чтобы можно было отличать своих и чужих, в нескольких местах были видны следы боя — выбитые двери, поломанная мебель, следы пуль на стенах. И тела, уже оттащенные в сторону — с повязками и без. Но если бы завтра во всей Франции началась гражданская война, жертв было бы куда больше.

Де Голлю уже приходилось бывать в этом замке, еще в сороковом, на докладе у Гамелена, так что расположение помещений он знал хорошо. При немцах тут был, с весны сорок третьего, штаб ПВО Парижа, после освобождения Венсеннский замок так и остался за авиаторами. В главном зале, на стене большой экран, как в немецком "цирке Камхубера", куда выводятся данные, полученные с сети локаторов ПВО, развернутых вдоль восточной границы Франции, от Пикардии до Прованса. А у стены напротив под нацеленными стволами винтовок стояли на коленях, руки за голову, три десятка человек — в большинстве, просто операторы дежурной смены, но с правого края несколько офицеров в чине от майора и выше, а самыми крайними, трое генералов-заговорщиков и еще кто-то, в американском мундире. Генералы Шалль, Салан, Жуо — Зеллер был на своем посту в Марселе. И военный атташе США.

— Ну что, господа заговорщики, мятеж не может кончиться удачей — произнес Де Голль — и этот замок имеет славную историю. Здесь во рву по приказу Наполеона был расстрелян герцог Энгиенский. Ну а в прошлую Великую войну, некая Мата Хари. Я полагаю, что традицию стоит поддержать — да и для вас это будет почетнее, чем суд со всеми формальностями, а затем гильотина? Месье, если вам есть что сказать в свое оправдание, то я вас слушаю. И другого случая вам может не представиться — вашими трудами, сейчас я очень занятой человек, и иного свободного времени могу не найти. Тогда вам останется лишь излить свое откровение священнику на последней исповеди. Кстати, дозволяю встать с колен и руки опустить. Но убедительно прошу не делать резких движений — а то могут не так понять, и у моей охраны пальцы на спуске.

И заговорил тогда Рауль Салан — в послужном списке которого были обе мировые войны, а еще Индокитай, где он с сорок восьмого по пятьдесят первый был Главнокомандующим. Кавалер высшей степени Ордена Почетного Легиона, "Великий Офицер", а еще старый соратник Де Голля по Сопротивлению, кого Президент прежде искренне считал своим другом.

— Шарль, мы с тобой давно знаем друг друга, вместе воевали против немцев, я, как и ты, пережил не одну, а обе войны с ними. Поверь, я всегда считал тебя своим другом. Но сейчас ты выбрал не тот путь. Я, как и ты, готов сделать все, чтобы спасти Францию, но капитуляцией перед коммунистами этого не добиться! Я предупреждал тебя еще тогда, когда ты решил отдать Тонкин, я говорил тебе, что мы не сбросим балласт, а лишь получим легальный очаг коммунистической заразы у своих границ и покажем туземцам слабость белого человека. Ты не послушал меня, и снял с поста — но кто в итоге оказался прав? Если мы сегодня уйдем из Индокитая — величию Франции конец. Уже и в Алжире кипит, и вот-вот вспыхнет, и Марокко завтра вспомнит времена риффов — все прежде покоренные нами подумают, "если это удалось вьетнамцам, отчего не выйдет у нас?". Сдадим красным Индокитай — это ничего не решит, не принесет покоя, а лишь разожжет все еще больше. Из мировой державы мы превратимся в что-то подобное Норвегии, о которую сейчас и русские, и янки ноги вытирают. А затем нас сожрут коммунисты — поднимут мятеж, и тут же с востока начнется вторжение, и тогда Франции придется выбирать, стать полем боя между коммунизмом и свободным миром, как в опусе "Кольерс", или без боя идти в русский "kolkhoze". Когда Петен в сорок втором выбрал позор, чтобы избежать войны, он получил в итоге и позор и войну. Черт побери, коммунисты уже взрывают бомбы на улицах французских городов — и это твоя вина, Шарль! Это ты решил, что с ними можно договориться — а для них это было не более чем перемирие, для накопления сил, чтобы нас уничтожить. Но ты же не хотел ничего слушать, когда мы пытались что-то тебе объяснить — поверь, что я не хотел твоей смерти, но другого выхода не оставалось. Мне жаль, что так вышло на площади Бастилии, наши боевые товарищи этого не заслуживали — могу сказать лишь, что эта кровь не на наших руках. Все брались устроить их люди — тут Салан взглянул на американца — нам лишь сказали, что твоя смерть будет быстрой, чистой и без лишних потерь, "а подробностей вам лучше не знать". Мы думали, что будет всего лишь один выстрел снайпера, как в "Кольерс". Можешь приказать расстрелять меня, как герцога Энгиенского. Но помни — ты погубишь Францию, если не раздавишь коммунистов самыми жестокими мерами, не останавливаясь ни перед чем! Пусть будут концлагеря и газовые камеры, пусть будет жестокость, как к евреям в Рейхе, пусть весь мир вопит в лицемерном возмущении — все это необходимо, чтоб нашу Прекрасную Францию спасти!