— Ксанетия, я рыцарь ордена Пандиона. Сефрения тристалет была матушкой нашего ордена. Все мы с радостью и не колеблясь отдали бы занее жизнь. Мы любим ее, хоть и не разделяем ее предрассудков. — Оноткинулся в седле. — Я не стану долго ждать, Ксанетия. Если мне не удастсяузнать всю правду от тебя — или от Сефрении, — я попросту спрошу Беллиом.

— Нет, только не это! — В ее темных глазах полыхнулаболь.

— Я солдат, Ксанетия, и мне недостает терпениясоблюдать все тонкости. А теперь я оставлю тебя. Мне надо поговорить сСефренией.

— Диргис, — сказала Ксанетия, когда они въехали навершину холма и увидели внизу в долине типично атанский город.

— Ну, наконец-то, — пробормотал Вэнион, вынимаякарту. — Теперь мы хотя бы знаем, где находимся. — Он взглянул накарту, затем на вечернее небо. — Спархок, не поздновато ли нам совершитьочередной прыжок?

— Нет, мой лорд, — ответил Спархок. — Светаеще достаточно.

— Ты в этом так уверен? — осведомился Улаф. —Или вы с Беллиомом уже успели это обсудить?

— У нас не было возможности поболтать с глазу наглаз, — ответил Спархок. — Беллиом все еще могут учуять, поэтому япредпочитал не вынимать его из шкатулки — просто так, на всякий случай.

— Материон в трех с лишним сотнях лиг отсюда, —напомнил Вэнион. — Там уже наверняка стемнело.

— Я, наверное, никогда не привыкну к этому, —кисло заметил Келтэн.

— Но это же очень просто, Келтэн, — началУлаф. — Когда в Материоне солнце уже заходит, здесь еще…

— Ради Бога, Улаф, — прервал его Келтэн, — непытайся объяснять мне. От этого только хуже. Когда мне начинают что-тообъяснять, у меня точно земля уходит из-под ног, а мне это не нравится. Простоскажи мне, что там уже стемнело, и покончим с этим. Мне совсем ни к чему знать,почему там уже стемнело.

— Он идеальный рыцарь, — заметил Халэд своемубрату. — Он даже не хочет слышать никаких объяснений.

— У такого взгляда на жизнь есть своипреимущества, — отозвался Телэн. — Подумай, Халэд, после того как мыс тобой пройдем уготованное нам обучение, мы станем такими, как Келтэн.Вообрази, насколько легче и проще станет наша жизнь, если нам совсем ничего ненужно будет понимать.

— Я полагаю, Спархок, что в Материоне сейчас уже совсемтемно, — сказал Вэнион. — Может быть, нам подождать до утра?

— Не думаю, — возразил Спархок. — Рано илипоздно нам придется совершать прыжок после захода солнца. Сейчас мы никуда неспешим, так что лучше выяснить этот вопрос раз и навсегда.

— Э-э… Спархок, — подал голос Халэд.

— Что?

— Если есть вопрос, почему бы не задать его? Теперь,когда ты научился разговаривать с Беллиомом, не проще ли — и безопасней — будетспросить у него самого, до того, как ты начнешь ставить опыты? Материон,насколько я помню, приморский город, и мне не хотелось бы промахнуться надобрую сотню лиг в море.

Спархок почувствовал себя глупо. Он поспешно вынул золотуюшкатулку, открыл крышку и помедлил, облекая свой вопрос в архаический эленийский.

— Мне потребен совет твой в некоем деле, ГолубаяРоза, — сказал он.

— Задавай вопрос свой, Анакха. — На сей раз голосисходил из уст Халэда.

— Слава Богу, — сказал Келтэн Улафу. — Впрошлый раз я едва не откусил себе язык, выговаривая все эти старомодныеобороты.

— Можем ли мы безопасно переместиться из одного места вдругое, когда тьма покрывает землю? — спросил Спархок.

— Для меня не существует тьмы, Анакха.

— Я не знал этого.

— Тебе стоило лишь спросить.

— Да, теперь я понимаю это. Знание мое растет с каждымчасом. На восточном побережье обширной Тамульской империи есть дорога, чтоведет на юг, к Огнеглавому Материону.

— Истинно так.

— Я и мои спутники впервые узрели Материон с вершиныдлинного холма.

— Я разделяю память твою о сем месте.

— Можешь ли ты перенести нас туда под покровом тьмы?

— Могу.

Спархок потянулся было за кольцом Эланы, но передумал.

— Голубая Роза, — сказал он, — ныне насобъединяет общая цель, и потому мы стали товарищами по оружию. Не пристало мнепринуждать тебя к повиновению силой Гвериговых колец. Посему я не повелеваю, нопрошу тебя — перенесешь ли ты нас в место, что ведомо нам обоим, из одной лишьдружбы и союзничества?

— Да, Анакха.

Мир всколыхнулся, и на миг их окутали сумерки — тот жесумеречный непроницаемый свет, ничуть не ставший темнее оттого, что Беллиомпереносил их ночью, а не при свете дня. День либо ночь и впрямь не имели длянего никакого значения. Спархок смутно ощущал, что Беллиом проносит их черезнекую бесцветную пустоту, которая, словно дверь, открывается в любое местореального мира.

— Ты был прав, мой лорд, — сказал Келтэн Вэниону,взглянув на усыпанное звездами ночное небо. — Здесь и вправду ужестемнело. — Затем он зорко глянул на Ксанетию, которая чуть заметнопокачнулась в седле. — Тебе нехорошо, леди?

— Пустяк, сэр рыцарь. Легкое головокружение, не болеетого.

— Ты еще привыкнешь к этому. Вначале и правда бывает непо себе, но это быстро проходит.

Халэд протянул заранее открытую шкатулку, и Спархок положилв нее Беллиом.

— Не затем я делаю это, чтобы заточить тебя, —сказал он камню. — Враги наши могут учуять твое присутствие, и сияпредосторожность лишь скроет тебя от них.

Чуть заметное мерцание Беллиома подтвердило, что он понял ипринял слова Спархока.

Спархок закрыл рубин на своем кольце и, взяв у оруженосцашкатулку, сунул ее на обычное место под рубахой.

Материон, отливавший багрянцем в свете факелов, раскинулся уподножия холма, и бледный свет только что взошедшей луны мерцающей дорожкойтянулся от края неба по глади Тамульского моря — еще одна из бесчисленныхдорог, что вели к воротам города, который тамульцы именовали центром мира.

— Можно предложить, Спархок? — спросил Телэн.

— Ты говоришь точь-в-точь, как Тиниен.