проявились все основные симптомы: ощущение силы, возросшая ловкость, лёгкое сексуальное возбуждение, усилившаяся чувствительность и желание пошалить. Вдруг ему самому стало смешно и весело.

— Ма-р-т-а, е-с-ли я не ве-р-ну-сь то с-чи-т-а-й ме-н-я ко-м-м-у-ни-с-т-о-м.

— Ладно, — согласилась Марта, готовая говорить всё, что угодно, лишь бы он свалил побыстрее, потому как шея от смотрения в потолок уже начала затекать.

— А е-с-ли ве-р-н-у-сь, то п-р-о-шу не с-ч-и-та-ть.

Пётр рванул вперёд, не обращая внимания на уползающую обратно в укрытие Марту, которая всё-таки не удержалась, посмотрела ему на лицо.

Уединённый особняк, находящийся на холме, это отличный наблюдательный пункт, к которому сложно подобраться. Если хоть кто-то наблюдает за округой. Серьёзно, гоблинам было глубоко пофиг, что творится вокруг, они были заняты своими делами и заметить Петра могли только случайно. Но даже случайно его было бы легко заметить, потому что на сотню метров от особняка не было никаких зданий. Но за годы запустения сад зарос кустами и молодыми деревцами. Местные садовники не утруждали себя вырубкой и прополкой кустов, максимум, на что их хватило, это расчистить дорогу к особняку для рикши. Будь Пётр офицером над этими зелёными болванками, он бы расстрелял половину из них, а половину оставил для того, чтобы они пугали новичков, может быть, хоть это вбило немножко толку в их головы. Но слава небесам, Пётр был с ними по разные стороны баррикад, и их безалаберность была ему на руку. Используя способность по видению живых объектов через преграды, Пётр избегал встречи с другими гоблинами. Посему выходило, что около двадцати пяти живых объектов находилось в подвале, видимо, сами гоблины и пленницы, другая группа находилась на первом этаже, рассеянная маленькими группами. Кто-то был и на улице, но этим Пётр старался не попадаться на глаза. На всякий случай он заглянул в окно первого этажа, желая убедиться, что никто не выйдет в неподходящий момент. Внутри гоблины собрались в кружок и бросали кости, победитель выпивал кружку какой-то бурды, а проигравший получал пинка от победителя. И так повторялось круг за кругом, незатейливая игра гоблинам не надоедала.

Пётр вскарабкался по водосточной трубе наверх, можно было карабкаться и по стене, цепляясь за щели когтями. Но труба была ему привычнее, а подъём по ней казался ему более тихим. В какой-то момент он чуть не свалился, случайно уцепившись за какую-то тряпку, пахнущую Умкой, вместо трубы. Выбравшись на карниз, он уже более уверенно пошёл в сторону комнаты менталиста. Её он определил по двум характерным признакам, во-первых, это было единственное застеклённое окно на этаже, а во-вторых, весь остальной этаж был нежилой. Единственная живая аура сейчас находилась в той комнате и не шевелилась. Пётр подождал пару минут, но по-видимому, обладатель ауры спал. Заглянув одним глазом в окно, он увидел спящего в постели морщинистого седого старика и забившуюся в угол девочку лет десяти. Она была одета в просторную ночную рубашку, которая доходила ей до щиколоток, сидела в углу, обняв руками ноги, и видимо, тоже спала. Пётр ненадолго задумался, единственная аура, которую он видит в этой комнате, принадлежит девочке, значит ли это, что менталист мёртв или специально скрывает свою ауру, потому что уже обнаружил крадущегося Петра и ожидает, когда тот сам зайдёт в ловушку? Надо что-то делать и на что-то решаться, стоять на карнизе и ждать, когда мимо проходящий гоблин его увидит, не самое безопасное занятие. Пётр достал нож и несильно постучал лезвием по окну, имитируя любопытную птичку, клювом стучащую по стеклу. Никакой реакции ни от девочки, ни от старика. Ножом он поддел окно и стал сдвигать его вверх, пока не открыл полностью. А проникнув в помещение, первым же делом юркнул к лежащему в постели старику. По всем собранным приметам, это и был менталист, от него пахло именно теми сигарами и под описание Хайнца он подходил. Пётр уже хотел чиркнуть его ножом по горлу, но вместо этого просто проверил пульс на шее.

— Блин, чуть-чуть не успел. Даже как-то жалко, что не я тебя прикончил, — по-гоблински выругался Пётр.

Менталист был мёртв уже как пару часов и даже начал остывать. А если судить по разводам на простынях, отсутствию одежды на старике и вони, стоящей в комнате, то скончался он от сердечного приступа во время мастурбации. Смерть, конечно, унизительная, но недостаточно мучительная для такого подонка как он. Единственное, что порадовало Петра в этой мерзкой ситуации, это то, что он не увидел пятен крови, Умка рассказывала, что «Паук» любит смотреть, как страдают другие, и никогда сам не пачкает руки. Но мало ли, для чего-то же он привёл эту девочку в свою спальню. Подёргав входную дверь, Пётр убедился, что она заперта изнутри, и без его воли в комнату можно попасть только через окно. Потом приблизился к ребёнку, всё это время он двигался максимально тихо, стараясь её не разбудить, ведь на крик девочки могли прийти гоблины, а могли и не прийти. Чёрт его знает, какие порядки в этом доме. Взяв одной рукой девочку за плечо, он слегка её встряхнул. Девочка оторвала лицо от колен и сонно проморгалась. У девочки были красные глаза от полопавшихся сосудов и длинные чёрные волосы до плеч, бледная кожа и впалые щёки. Видимо, в последние дни девочка мало бывала на солнце, недоедала и очень много плакала — под глазами остались соленые дорожки от слёз. Как только девочка пришла в себя настолько, чтобы начать мыслить, она сразу же попыталась завизжать. Но Пётр, готовый к такому повороту событий, быстрым движением зажал ей рот. Гоблины — враги почти всех, и естественная реакция ребёнка на гоблина — это крик и визг.

— Я те-б-я н-е т-ро-н-у, — прошептал Пётр, стараясь говорить тихо. — Я п-ри-ш-ё-л п-о-мо-чь. М-о-р-г-ни е-с-ли по-н-я-ла.

Полной уверенности в том, что девочка его поняла, у Петра не было, всё же Зул-Тар — город смешенных культур, некоторые родители учили своих детей старому национальному языку, а уже потом Рафнийскому, на котором в основном говорили местные. Девочка моргнула, и Пётр почувствовал облегчение.

— Я те-б-я о-т-пу-щу, то-ль-к-о не о-ри.

Девочка снова согласно моргнула. Пётр стал медленно убирать руку, готовясь вернуть её обратно в любой момент. Но девочка не закричала и даже чему-то улыбнулась.

— Ка-к те-б-я зо-в-у-т?

— Дана. Дядя гоблин, не ешьте меня, пожалуйста.

— Е-с-ли бу-д-е-шь хо-р-о-шей де-в-о-ч-ко-й то не б-у-ду. Ка-к т-ы с-е-бя чу-в-с-т-ву-е-шь?

— У меня всё болит. Особенно ладони.

— Я о-с-мо-т-р-ю т-е-бя. То-ль-к-о не бо-й-с-я.

Пётр старался почаще повторять ободряющие слова о том, что