не намного слабее, под складками жира были крепкие мышцы, привыкшие к нагрузке в виде собственного веса. Сейчас толстяк медленно душил Петра, прижав его всей своей тушей к полу и капая льющейся из рта кровью ему на лицо. Одной рукой Пётр пытался освободиться от хватки толстяка, чтобы глотнуть воздуха, а другая лихорадочно искала что-нибудь тяжёлое, чтобы ударить толстяка по голове. От нехватки воздуха в глазах уже темнело. И тут случилось чудо, ладонь наткнулась на шершавую рукоять его ножа. Пётр сжал рукоять холодного оружия и тут же нанёс в бок толстяка удар. Нож встретил лёгкое сопротивление, погружаясь в плоть, а глаза толстяка округлились от боли и удивления. Второй удар, третий, четвёртый. С каждым ударом хватка толстяка слабела. После последнего удара он окончательно сдох. Пётр отпихнул от себя труп толстяка и сел. Рядом стояла Дана, она его не послушалась и не осталась в укрытии ждать развязки событий. Это именно она в решающий момент своими искалеченными руками подала Петру нож.

— С-па-си-б-о, — не зная, что сказать, произнёс Пётр.

Вместо этого девочка просто упала на колени, обняла его и разрыдалась.

— Я хочу домой, — рыдая, сказала она, — к маме и папе.

— С-ко-р-о, Да-на, п-о-те-р-п-и, у-же с-к-о-ро.

Мальчиком в клетке оказался брат Даны, Рон. Также как и Дана ему здорово досталось, к счастью, обошлось без вывернутых пальцев. Но зато у Рона на шее был след от верёвки, видимо, его подвешивали, потом опускали. Изголодавшийся мальчишка тут же набросился на еду, чудом не опрокинутую на пол и не залитую кровью. Собственно, на еду они все набросились, Пётр одной рукой запихивал себе в рот огурчики и выдирал мясо из поросёнка, а другую отдал в пользование Данны, та налегала больше на яйца и салаты. Долго им праздновать не удалось. Распространяемый оранжевый дым всё же немного зацепил их этаж, в горле начало першить, а в глазах слезиться, и Пётр велел детям подняться на четвёртый. Еду они прихватили с собой, Пётр просто взял за края скатерти и повесил получившийся узелок себе на плечо. Еда, конечно, смешалась в кучу, но да они не прихотливые. С каждым этажом комнаты были всё меньше, а третий и четвёртые этажи оказались чем-то вроде башни, по паре комнат на этаж. Снаружи такая архитектура напоминала печку, где трубою была баня, ну, или ботинок. Третий этаж был самый запущенный и самый холодный, тепло в здании распространялось снизу вверх. Тут, конечно, явно бывали реже всего, но в одной комнате было что-то вроде мастерской скульптора, а в другой — его творения. Семь гипсовых девочек застыли в разных позах. Нехорошее предположение охватило Петра, но проверять его в присутствии Даны и Рона он не осмелился. Детям и так досталось, страшно подумать, что стало с их психикой после общения с «Пауком». Есть среди статуй Пётр не позволил, а разместил детей в мастерской, там были стулья и стол. А сам, открыв ставни, посмотрел, что происходило снаружи. Там шёл бой, гоблины тихо умирали один за другим. Отличительная черта местного оружия — это тишина. Даже стеклянные гранаты взрываются недостаточно громко по сравнению с гранатами из его мира. Тут его слух огласили вопли боли, и Пётр забрал свои слова обратно. Группа гоблинов, выкуренных из особняка оранжевым газом, подобралась слишком близко к держащим их в осаде зверолюдам. И те окатили их потоками огня из ручного огнемёта. Сгорающие гоблины вопили так, что уши резало. В сражении выделялись те два лучника, что смотрели на всех с пренебрежением, коренные Том-Томцы, обученные ещё в старой армии под руководством эльфов ночи. Было мужикам на вид лет за пятьдесят, но бегали и скакали они шустро, а стреляли далеко и метко. На пару они, наверно, половину всех гоблинов перебили.

«И как Том-Томцы умудрились проиграть войну с такими вояками? А ведь это просто пехота, а не войска специального предназначения», — недоумевал Пётр.

Хотя с другой стороны, не ему судить об этом. И как только что он чуть не умудрился быть убитым толстым гоблином? Даже заряженный вампирской кровью, он уступал толстяку, обычного гоблина он бы порвал голыми руками, но это. Если бы не Дана, сейчас он валялся бы тут мёртвый. А ведь он так был уверен в своих силах, «сверх-гоблин», ха! Сверх-дурак он. Сил вампирская кровь прибавляла, но не надо путать выносливость с силами, а то новые возможности вскружили голову.

Первыми на четвёртый этаж поднялись не Луи с Мартой и даже не Кап с Беном, а Катя с Умкой. Вампирша в своём извращённом костюмчике первым делом принялась тискать его, словно плюшевого, да так сильно, что в спине что-то хрустнуло, а на её кулоне, вечно болтающемся на шее, загорелся жёлтый огонёк предупреждения о неприменении вампирских сил.

— Я за тебя так испугалась! Тебя почти задушили! Как ты мог позволить, чтобы тебя чуть не убили? — чувство радости от встречи быстро перетекло в раздражение от страха. — Учти, если тебя убьют, то домой можешь не возвращаться.

Пожив в Зул-Таре какое-то время, для Петра эта фраза теперь заиграла новыми красками.

— Отпусти Сталина, — потребовала от Кати Умка, глядя на неё большими, но слепыми глазами. — Ему бо-бо.

— Ой, — ойкнула Катя и поставила Петра на пол. — Прости, Петь, ты как?

Гоблин понагибался назад-вперёд, подвигал корпусом, будто выполнял разминочные упражнения, и, улыбнувшись, сказал:

— По-с-ле д-ра-к-и с то-л-с-ты-м, — Пётр кивнул куда-то на пол, где сейчас валялся зарезанный им вождь гоблинов, — с-пи-н-а за-б-о-ле-л-а, а се-й-ч-а-с п-е-р-е-с-та-ла, в-и-ди-м-о по-з-в-о-но-к н-а м-е-с-то в-с-та-л.

Чуть позже пришли остальные члены команды, Пётр рассказал им всё, что видел и что знал. В замен осведомился о том, как прошёл штурм. К своему облегчению Пётр узнал, что сборная солянка не понесла безвозвратных потерь. И да, ожидаемо, сокровищницы Аладдина авантюристы местного разлива не нашли, но остались довольны тем, что взяли. Двадцать игломётов, хоть и самых простых, забранных у трупов, чего-то да стоят. Плюс по мелочи: ткани, постельные принадлежности, одежда, серебряные столовые приборы и фарфоровый сервиз. Мародёры были рады любой мелочи, что под руку попадалась. Они даже кладовую гоблинов разграбить не поленились и были вознаграждены несколькими мешками муки, это их отдельно порадовало, потому как по хлебу ностальгировали все. В Зул-Таре были только стойкие и неприхотливые культуры огородных растений, которые так просто не загубишь. А для пшеницы в период созревания достаточно одной спички, чтобы потом весь год сидеть без урожая.

— Ребят, всё это как-то неправильно, — задумчиво сказал Луи.

— Ты о чём? — спросила Марта.

— Я