на десятое, то здесь люди, заслышав звонкий голосок нимфы, лишь выпучивали глаза и спешили перейти на другую сторону улицы. Девочки чурались, словно прокажённой. Ближе к обеду нас, впрочем, посетил какой-то плюгавенький человечек в чёрном камзоле, представившийся адъютантом Его высокопревосходительства — он попросил Димеону назвать себя, а потом — по возможности кратко изложить основные положения своего, как он выразился, варварского учения. Мы с Василисой уже напряглись, но ревизора, похоже, действительно интересовала лишь информация: с каменным лицом законспектировав сбивчивое изложение лесной жрицы (под внимательным взглядом единственного прихожанина друидка начала путаться), он проверил у нашей троицы документы и, прихватив планшетку, ушёл.

Объяснение неожиданного визита ждало нас вечером, когда выяснилось, что ни одна гостиница не желает иметь с нами дела, причём не помогли ни уговоры, ни деньги, ни обаяние Василисы. Пометавшись немного по полутёмному городу (время шло к ночи, и нам вовсе не улыбалась перспектива знакомить светлую жрицу с публикой, заполняющей улицы после заката), волшебница, ругаясь, повела нас к конспиративной квартире, которую Управление держало для экстренных нужд и знать про которую никому из нас не полагалось. Квартира выглядела жилищем безумного учёного, была доверху набита контрабандой (даже свет здесь был электрическим), но оказалась довольно комфортной. К тому же, сейчас она пустовала, поэтому каждому из нас досталась отдельная спальня. Второй день в городе мы закончили на кухне у чайника со свистком — на чужбине привычные вещи значат на удивление много.

Обосновавшись на новом месте, мы благополучно продолжили заниматься тем же, чем раньше: днём мы с Димеоной бродили по улицам, а вечером, когда Василиса уходила по своим тёмным делам, пили на кухне ягодный чай и болтали обо всём на свете. Час откровения на утёсе сделал нас ближе, чем я мог ожидать, и вскоре я обнаружил, что могу беззастенчиво говорить с девочкой о сокровенном: друидка, может, и не обладала выдающимся интеллектом, но зато была доброй и открытой для новых идей, и я до сих пор с теплотой вспоминаю наши столичные посиделки. Нимфа, похоже, тоже была рада обрести благодарного слушателя в моём лице, и вскоре мы стали почти друзьями.

Не обошлось без эксцессов. Вечером сразу же по прибытии в город Димеона порывалась разгромить табачную лавку, и нам стоило большого труда удержать её от необдуманных действий. На второй день, незадолго после беседы с адъютантом Превосходительства, мы набрели на местный храм — к первосвященнику нас, понятное дело, не пропустили, зато с младшим каноником мы наспорились всласть, а уж когда девочке пришло в голову прямо в храме начать обряд очищения («А посвятим-ка мы вашу лавчонку нашей богине!»), отработанный уже навык давать дёру оказался как нельзя кстати. Всё это, впрочем, были ещё цветочки — на третий день друидка таки узнала, какая публика хозяйничает на улицах ночью, и устроила такую истерику, что я уж думал, что нашему приключению настанет конец: Сивелькирия по самое «не могу» напичкана магией, и повторить здесь вебезеккельский сценарий девочка бы попросту не успела. Василисе удалось, впрочем, решить вопрос мирно, вот только отношения внутри группы — и без того довольно натянутые — это отнюдь не улучшило. До позднего вечера друидка бродила, потерянная, вокруг здания Префектуры, откуда, по её мнению, и происходило всё зло, и глядела через чугунную решётку высотою в три этажа на затаившийся далеко под утёсом зелёный лес; лишь за ставшей уже традицией чашкой чая мне удалось хоть немного привести её в чувство. Василиса отлично всё понимала и старалась без нужды не попадаться на глаза нашей леди, так что мне начало даже казаться, будто мы с Димеоной остались одни — вот только вечером на дверях спальни друидки появилась охранная руна, гарантировавшая, что ночью нимфа не уйдёт незамеченной искать приключений на свою голову. По моему убеждению, это было глубоко в чём-то неправильно, но мера была вынужденной, и я, скрепя сердце, смирился.

Сегодня с утра всё шло совсем хорошо, и я, если честно, надеялся, что не увижу чародейку до самого вечера. Нужно же было случиться на нашем пути этой чёртовой рыбной лавке!.. Я скосил взгляд на друидку — вот она идёт в своём тоненьком платье, холодные капли бегут по молодому лицу, а ей всё нипочём, и не мёрзнет, хотя я, даром что в сухой куртке, продрог, и бровки-то домиком сдвинула, и шепчет что-то, такая милая...

Василиса откашлялась и зажгла новую сигарету. Я вздохнул.

— Василис, извини, — было первое, что я сказал. — Извини, что так бестолково всё получа...

— А!.. — чародейка махнула рукой, но под деланным равнодушием в её глазах ясно читалось: «Что с тебя, дурака, ещё возьмёшь?»

— Извини... — пробормотал я, отворачиваясь. — Если ты захочешь уйти из проекта...

Волшебница хохотнула:

— Ну, да! И лишиться возможности всласть нашляться по Сивелькирии, причём на халяву? И побегать от местных святош? И купаться в любую погоду? И...

— Василис, — я поморщился. — Василиса, давай не сейчас.

— Вот если бы кое-кто в нашей группе вёл себя хоть чуточку осмотрительней, — продолжала моя коллега. — Если бы он хоть немножечко думал бы своей светлой головкой, чтобы мне не приходилось раз за разом спасать его священную задницу, я бы была весьма благодарна.

Я одарил чародейку самым тяжёлым взглядом, на который был только способен, — та, наконец, опустила глаза.

— Ладно, ладно... — протянула она примирительно. — Я просто устала. Малость поплавала — могу теперь немного и поворчать.

Димеона осторожно взяла меня за руку — она шла по-прежнему молча, но было понятно, что присутствие волшебницы её тяготит. Я кашлянул:

— Васёк, может быть, ты сушиться пойдёшь?

Василиса взглянула на свой испорченный костюм:

— Наконец-то заметил? Или я вам романтический настрой сбиваю? — затянувшись в последний раз, она бросила бычок в поток мутной воды — дождь разошёлся уже не на шутку. — Ладно,