Выразительно сплюнув, чародейка замедлила шаг и скрылась в одном из переулков. Димеона расслабилась и чуть сильнее сжала мои пальцы.

— Максим, извини... — пробормотала она едва слышно. — Опять у тебя из-за меня неприятности...

— Пустяки, — я тряхнул головой. — Она всегда так ворчит — не обращай внимания. На самом деле, она сама рада тут прогуляться.

— ...Вроде бы я всё делаю правильно, — проповедница уже опять говорила сама с собой, не замечая или не слыша моих комментариев. — Держусь строго, говорю убедительно — как ты учил, как Мелисса...

— Димеона! — я дёрнул девушку за руку, чтобы обратить её внимание на себя. — Димеона, скажи: ну в аквариум-то ты за каким чёртом полезла?

Друидка взглянула на меня, словно на идиота.

— Там рыбы хотели есть, — сказала она. — Рыбы хотели есть, пронимаешь?

У меня опустились руки.

— Рыбы хотели есть, — я кивнул. — Да, рыбы хотели есть. Понимаю. Отчего же — очень хорошо понимаю...

Жрица уже опять вещала что-то о рыбах, которые были голодными, или о своей пастве, а может, об эльфах — я особо не слушал. Я шёл, держа её за руку — не потому, чтобы это было так уж необходимо, а потому, что мне было приятно держать её за руку — смотрел, как босые ноги друидки ступают по лужам, слушал звук её голоса и думал — чего уж там — о тех вещах, о которых волшебнику, сопровождающему туриста, думать вроде как не положено. Дождь лил. Улица, по которой мы шли, закончилась, раскрывшись проспектом имени какого-то известного эльфа. Идти теперь приходилось в толпе — люди шагали, нахохлившиеся, втянувшие головы в плечи, спешили куда-то, а Димеона всё говорила, говорила о чём-то, продолжая держать меня за руку, а я не хотел, чтобы она её отпускала, — возможно, это было неправильно, но в тот момент мне было всё равно.

— Максим! — вырвал меня из череды вязких мыслей глас проповедницы.

— А?

— Максим, может быть, я как-то неправильно всё рассказываю?

— ...Что?

— Ну, Максим! — нимфа потянула меня за руку, явно раздосадованная тем, что я её не слушал. — Я хожу, я рассказываю — про лес, про Фериссию — всё как Мелисса учила, а меня никто почти что не слушает, а те, кто слушает, всё равно не ходят путями Хозяйки леса. Вот я и думаю: может, я всё неправильно как-то рассказываю, а Мелисса мне про это не говорила просто, чтобы я не расстраивалась?

«Всё как-то неправильно?» Ну, да, ну да. Девочка ходит, заученными словами вещая о милости леса и лживых богах, и никак не привязывает свою речь ни к тому, о чём люди думают, ни к тому, что им действительно надо. По сравнению с тем, что я слышал тогда, в Вебезеккеле, прогресс колоссальный, но этого, чёрт возьми, мало. Ладно, а я чем могу ей помочь? Ночные вылазки в Управление, где я слипающимися глазами читаю учебники друидской магии и хроники сектора, не очень-то помогают, а на курс прикладной психологии у нас с девочкой уж точно нет времени. Вот так и получается: я рад бы помочь, да не могу, а те маги, кто мог бы, лишь крутят у виска пальцем и советуют не создавать проблемы на пустом месте. Поэтому всё, что я мог ей ответить, было:

— Не знаю. Прости, Димеона, я правда не знаю.

Димеона вздохнула, но тут же перешла опять к возбуждению и начала пересказывать слова Мелиссы о том, что дети могут жить куда ближе к Фериссии, чем мы, взрослые. На последней фразе я улыбнулся.

Вокруг нас была Сивелькирия. Вода бежала у нас под ногами, закручивалась водоворотами. С крыш лилось, и мы старались держаться ближе к центру проспекта, но это не всегда удавалось — вокруг было слишком много людей. Несколько раз навстречу нам проезжали телеги, забранные мешковиной. Один раз позади послышался свист бича, и мы поспешили скорей вжаться в стену, чтобы пропустить высокую карету, покрытую чёрным лаком — пару дней назад из такого же экипажа на нимфу в упор глянул эльф в цветном балахоне, да так, что девочка потом битый час приходила в себя, повторяя, как мантру, фразу о том, что он-де мог сделать с ней всё, что угодно. Я так и не понял тогда, что это было, но то, что настолько напуганной посланницу леса я прежде не видел, — факт.

Когда двигаешься в толпе, все силы уходят на то, чтобы лавировать между людскими потоками, и для того, чтобы думать о чём-то ещё, не остаётся времени. Так вышло и в этот раз: постепенно все мысли исчезли, уступив место не образам даже, а, скорей, ощущениям: вода, летящая каплями с неба и затекающая мне за шиворот, толстяк впереди, которого мы никак не можем обойти, рука Димеоны в моей ладони, стены чёрного камня, брусчатка с бегущими по ней ручьями воды, глаза встречных, раздающиеся в толпе возгласы, витрины, смог, дождь. Внезапно Димеона остановилась — рука её напряглась. Сделав по инерции лишних полшага, я тоже остановился и оглянулся на девушку, но та смотрела не на меня, а вперёд по проспекту. Я повернул голову, чтобы проследить направление её взгляда.

Впереди, шагах в десяти от нас, у края улицы остановилась дощатая повозка, бесцветная, как и всё в этом городе. Дерево давно выгорело и приобрело тёмно-бурый, почти чёрный оттенок, на ободах была ржавчина. Коричневый брезент был откинут — под ним прямо под дождём лежали свиные туши. Телега была грязной, в застарелых подтёках. Вода, стекавшая на мостовую, казалась чуть розоватой, хотя оттуда, где мы стояли,