людей. Таких, как ты, во имя Фериссии, должно быть, пачками вешают. И поцеловала она тебя просто так. Утешил женщину — ну, бывает. И потом: что ты можешь ей предложить? Надолго ты с ней? Две недели, пока не развеялась? Смешно даже. И ещё... Не о том думаешь — ох, Максим, не о том!

Я ещё раз взглянул на друидку — исподтишка, словно бы то, о чём я думал, даже в мыслях было предосудительно. Вот она идёт, стройная, ступает изящными босыми ножками по булыжникам мостовой, и по лужам вон шлёпает, и не замечает, что холодно, и лобик прелестный то хмурится, то опять расправляется... Улыбнулась бы...

Так, Максим! Дождь! Остужаемся! Остужаемся!

***

Вернувшись домой — время шло к вечеру, и я рассудил, что с поиском приключений на сегодня покончено, — я оставил Димеону на кухне, а сам поднялся к себе, сказав, что мне нужно переодеться. Переодеваться я, впрочем, не стал — вместо этого я, как был мокрый, сел на кровать, закрыл глаза, запустил пальцы в волосы и крепко задумался.

Господи!.. Ну, почему мне всегда так не везёт в личной жизни? Вот есть же нормальные люди — всё у них всегда ладится (невольная ассоциация с именем Лада кольнула под сердцем), а я один хожу как дурак. У Ерёмина жена есть, у Юрия, у Нелепина — да что там, даже у Пека, говорят, есть зазноба на стороне, как у нас шутят, из смертных — а я, хоть и не такой ужасный зануда, как он (вроде), не смог опять выдумать ничего лучше, чем вкляпаться в сказочного персонажа. Вот другой бы на моём месте ни о чём не задумывался и жил бы себе до сих пор с Ладой в любви и согласии — а мне дали от ворот поворот, заявив, что я — тряпка, и, кстати, очень по делу. Теперь — вот это... Главное — непонятно, как мне с ней себя вести дальше. Пытаться выстраивать отношения? Меня Магистрат съест, и правильно сделает. Делать вид, словно бы ничего не случилось? Дохлый номер. Попросить, чтобы меня отвели из проекта? Ох-ох-ошеньки!.. Может быть, я, и в самом деле, какой-то неправильный?..

Мои размышления прервал скрип двери, потом спели старые половицы — Василиса пришла, подумал я неприязненно, вернулась уже, сейчас будет опять на мозги капать... Я сидел, не раскрывая глаз, и надеялся, что Василисе достанет такта оставить меня одного, но так, конечно же, быть не могло, и через две-три секунды на кровать рядом со мной кто-то присел. Вот тогда я, в самом деле, перепугался — не потому, что не понял, кто это (под Василисой матрас прогнулся бы так, что кровать затрещала), а, наоборот, потому что всё понял чересчур хорошо в первую же секунду. Деревянным движением я выпрямился, но на то, чтобы взглянуть на девочку прямо, моей смелости уже не хватило.

— Максим, — сказал близкий голос, и мне потребовались все душевные силы на то, чтобы убедить себя, что слово, которое я услышал, прозвучало не так, как оно прозвучало. — Максим... Даффи...

Рука — невесомая, но обжигающая даже через кожанку — пробежалась по моему плечу. Я покрылся испариной и сразу же вспотел ещё раз, потому что вслед за этим послышался шелест, который узнает любой мужчина и который во всей необъятной Вселенной умеет издавать лишь платье, спадающее с женских плеч. Я сидел, словно каменный, и всё не решался поверить в то, что со мною происходило. Наконец, точёная женская ручка взяла меня за подбородок и повернула моё лицо к своему. Я собрался с силами и позволил себе открыть глаза.

— Максим, — взгляд, которым смотрела на меня моя нимфа, разом ответил на все вопросы, которые стаей нелепых птиц ещё кружили в моей голове. — Даффи. Максим.

— Димеона... — выдавил я, кляня свою правую руку, которая вопреки моей воле уже приходила в движение.

— Максим.

Дыхание нимфы, оказавшееся вдруг совсем близким, почти обжигало.

«Димеона, не надо...» — хотел было сказать я, ещё теша себя надеждой оттянуть неизбежное, но язык меня не послушался, а в следующую секунду губы мои уже были заняты. Это было подобно падению в чёрный омут — только что здесь был я со всеми своими мыслями и желаниями, а теперь вдруг осталась лишь оболочка, раздуваемая некой силой, поднимавшейся из глубины моего существа. «Димеона, послушай...»

Сопротивляться было бессмысленно. Я в последний раз втянул в себя воздух и, наконец, позволил себе сбросить зажимы. Сознание уже было в какой-то тёмной пещере, и мир вокруг стремительно таял. «Признайся, — возникла в моей голове последняя мысль, и я содрогнулся от осознания того, насколько правдивой она была. — Признайся: ведь это — то, чего ты хотел с самого начала, разве не так?» Потом все мысли исчезли, и тьма, заполненная только жарким дыханием, сомкнулась вокруг нас.

Глава четырнадцатая, в которой Максим ест яичницу и отказывается давать последний концерт

Когда я проснулся, Димеона ещё сладко спала, посапывая во сне и прижимаясь ко мне всем своим изящным трепетным тельцем. Это было донельзя приятно. Дыхание нимфы было ровным, поза — расслабленной, а на лице застыло выражение такого блаженства, что я ещё какое-то время лежал, любуясь этой мордашкой, этой милой девчонкой, и не думал, кажется, ни о чём.

Увы, счастью не дано длиться вечно: тело охотника Даффи посылало сигналы, игнорировать которые я не мог. В животе бурлило — сказывался не то пропущенный ужин, не то раж ночи, не то всё сразу. Кроме того, мне нужно было в туалет. Вздохнув, я осторожно, чтобы не разбудить, поцеловал изящное создание в щёку и начал выбираться из-под одеяла. Сделать это было не так-то просто — наши с Димеоной тела были