стороны крутыми прибрежными холмами, а с другой – рядами раскидистых вековых дубов. Вдали, за лесом, виднелись руины крепостной стены и круглых зданий с пустыми окнами – остатки старого римского города. Когда-то здесь, по Дунаю, простиралась на многие вёрсты граница владений могущественного Рима.

Сегодня же с раннего утра покой этих мест был нарушен, опушка леса и холмы запестрели разноцветьем шатров и вежей, окрестности оглашали рёв и гудение труб, на конях вдоль поля разъезжали герольды, растолковывая правила предстоящего турнира.

Целую ночь трудились плотники-славяне, возводя высокие, в несколько ярусов, трибуны для знати. На площадке сильно пахло свежей древесиной. Почётную королевскую ложу убрали бархатом и парчой, прикрыли балдахином из аксамита и паволоки. Трибуны сияли, сверкали, в глазах рябило от красочности одежд.

Тальцу было как-то не по себе от всего этого пышного великолепия, привык он к простоте и строгости, да и пережитое в плену и в полном роскоши и нищеты Константинополе заставляло его смотреть на такое без всякой зависти и восторга.

Король Ласло расположился в обитом бархатом мягком кресле. На голове его поблёскивала священная корона Венгрии с изображениями императора Михаила Дуки и отца Коломана – короля Гезы. Место справа от короля занял Коломан, в кафтане с золотистой бахромой на подоле и с рукавами, перехваченными на запястьях широкими серебряными обручами, слева – самодовольный Альма в коротком платье тонкого лунского сукна.

За спиной короля расположились его жена и дочери, среди них цвела свежестью и красотой златокудрая Пирисса. Время от времени она морщила хорошенькое личико, косясь на почётного гостя – хана Кегена, который нарушал её слух грубым сиплым голосом, переговариваясь с одним из своих князьков.

Рядом с Коломаном Талец увидел Фелицию и Анастасию. Нурманка была, как и во время приёмов в замке, в диадеме и в перетянутом шёлковым поясом с золотой прошвой в три ряда долгом платье, старая же королева по случаю праздника сменила чёрное вдовье одеяние на тёмно-синюю свиту с серебряной оторочкой.

В ложе для гостей сидели рыжеусые немецкие графы и епископ Владимир, брат короля Чехии, худощавый человек в серой сутане и с крестом-крыжем на широкой груди.

По обе стороны от королевской семьи и гостей восседали крупные землевладельцы – ишпаны и баны, на дальних рядах теснились более бедные и мелкие феодалы, щеголяющие друг перед другом пышностью одежд.

«Как павлины в Царьграде, в саду у Акиндина», – с презрением подумал об этих чванливых и скупых людях Талец.

Время от времени на трибунах вспыхивали драки, спесивые дворянчики пытались разрешить жаркие споры при помощи кривых сабель, тогда королевская стража с копьями вмешивалась и успокаивала горячие головы. Кое-кого, правда, пришлось увести с трибуны, не один синяк горел под глазом, не одна рука была сломана. Но, в конце концов, наверху успокоились и поутихли. Король торжественно объявил открытие турнира. На середину площадки выехал барон Карл и ещё раз оповестил о правилах поединков.

Конный угр в кольчатом доспехе и в плосковерхом шеломе на голове стал неторопливо кружить по ристалищу.

– Кто хочет бросить вызов этому смельчаку?! – зычно возгласил барон Карл.

Желающие отыскались не сразу – внушительно выглядел могутный угорский всадник на стригущем ушами быстроногом скакуне. Наконец к нему подъехал немецкий ратник из дружины епископа Владимира и дотронулся до щита тупым концом копья.

Противники отъехали в разные стороны поля, взяли каждый по копью с деревянным наконечником и галопом понеслись друг на друга. Раздался скрежет, крик, поднялось облако пыли. Немец тяжело рухнул на траву, под одобрительные возгласы угров.

Епископ Владимир от досады до крови прикусил губу.

На смену немцу вынесся франкский рыцарь в пластинчатом нагруднике и с гербом на щите, но и он через несколько мгновений оказался на земле.

Один за другим бросали вызов богатырю-угрину моравы и немцы, угры и печенеги, но все неизменно или ломали копьё, или падали под копыта. Некоторых с тяжёлыми повреждениями унесли на носилках. На краю поля сердобольные монахи и придворные лекари осматривали раны, ушибы, переломы.

Игрище тем временем продолжалось. Герцогиня Фелиция сделала знак рослому нурману с огромным мечом на поясе. Тот под громкие крики людей из сицилийской свиты герцогини оседлал коня и поднял копьё. Снова раздался призывный голос трубы, оба всадника столкнулись и вылетели из сёдел. По правилам соревнований барон Карл предложил ничью, но нурман, бросив взгляд на замотавшую в азарте головой Фелицию, указал на меч. Настала пора пешего боя. Долго кружили противники по вытоптанной конями траве. Наконец нурман ловким ударом выбил меч из руки угра. Схватившись за раненое плечо, угр поник головой и поспешно покинул ристалище. По рядам угорских банов прокатился огорчительный вздох.

Погрустнел, побледнел король Ласло, не по душе пришлась ему победа нурмана, недолюбливал он этих наглецов и хвастунов.

Нурман вскочил на подведённого слугами коня с золотистой попоной. Теперь он готовился принимать вызов.

Оказался нурман добрым воином – одного за другим валил он с сёдел противников. И опять пыль стояла над ристалищем, летели из-под конских копыт жирные комья грязи. На трибунах стоял невообразимый шум, что-то восторженно кричала, хлопая в ладоши, герцогиня, хрипло ругался хан Кеген, голосили и свистели дворянчики.

– Нурман силою берёт! В седле не шибко держится! Зато вот руци у его, стойно железо! – стараясь перекрыть гул, громко говорил Талец привратнику Офиму, которого взял с собой на игрище – если вдруг что с ним стрясётся, так хоть до дома будет кому довезти.

Привратник мало что смыслил в ратном деле и в ответ только хлопал глазами и глуповато улыбался.

К шатру, возле которого расположился Талец, подскакал комонный угр.

– Воевода! Королевич Коломан приказывает тебе преломить копьё с нурманом!

– Вот как! Приказывает! – Талец усмехнулся и покачал головой. – Ну что ж. Обещал ведь ему давеча.

Он неторопливо взобрался на белоснежного иноходца.

– Ну, Буран, не подведи, милый! – ласково провёл он по шее жеребца. – Пошёл!

Получив копьё, он подскакал к надменному нурману и ударил тупым концом копья в его щит.

Барон Карл и герольды развели их в стороны, затем Талец резко развернулся и пустил Бурана в галоп. Всадник и лошадь слились в едином порыве.

Талец схитрил. Казалось, он метит в шелом нурмана, и когда тот приподнял копьё, готовясь отразить удар, неожиданно повернул коня и что есть силы ударил его сбоку по щиту. С проклятиями на устах нурман вылетел из седла и шлёпнулся прямо в грязь.

По холму, с которого наблюдали за игрищами сотни горожан – колонов и ремесленников, – пробежал волной радостный шум. Моравы, славонцы, словаки, русины – простые люди переживали за такого же, как и они, славянина и