Франк хихикнул, но в ушах тут же зазвучал визгливый голос Мегеры. В детстве она повторяла на сон грядущий: «Нужно быть очень наивным, чтобы поверить, будто свет прогоняет чудовище. Если уже оно влезет к тебе, никогда не отцепится. И не заглядывай под кровать, оно не любит темноту».

Франк бросил взгляд в левый угол. Библии аккуратно лежали на стуле. Он вскочил, схватил книги, кинулся на кухню и выбросил их в мусорное ведро.

Он залпом выпил стакан ледяной воды. Электронные часы на варочной панели показывали 03.34. И куда же вознамерилась уехать моя любимая тещенька? Одна. Чушь! Франк вообразил путешествие на морское побережье. Мальдивы. Балеарские острова. Тунис. Кобург. Нет, только не в январе. Интуиция подсказывала, что дело скорее всего в мужчине. Франк был очень любопытен и много бы дал за секрет удивительного путешествия бабули Жеральдины. Увы, цифры есть цифры, а будильник показывал 03.36.

Инженер открыл окно, и холодный ветер укусил его за лицо. Скорее под одеяло! В темноту. Как изменить формулу, чтобы учесть и лунные лучи?

Бертран тоже не спал. Не потому, что два дня назад поговорил с Дафной, но из-за первого интервью журналисту Le Monde, которое он дал по скайпу из номера гостиницы.

– Да, это произошло в Уганде, километрах в двадцати от кенийской границы. Я не знаю, куда и сколько раз меня перевозили и где держали. Кажется, передавали из рук в руки восемь или десять раз. Я не понимал, кому могу пригодиться и для чего. Полагаю, что не покидал пределов Восточной Африки. Мне известно, что власти пытаются разобраться, но не вижу в этом особого смысла.

Бертран «простодушно» признался в страстном желании вернуться к работе. У него не было прямых контактов с другими заложниками. Он предчувствовал, что лучше не задавать вопросов.

– Я зачитывал то, что мне приказывали. Ничего не делал – разве что считал муравьев и камни. Много раз планировал побег и, когда представился случай, выпрыгнул из грузовика… Я все потерял.

Бертран не стал рассказывать о том, как его били ногами, заставляли носить на голове вонючий мешок, оставляли в темноте, пытали жаждой. Он не хотел говорить о плохом, хотя страшные картины плена никуда не делись и вряд ли забудутся.

– Что помогало вам выжить – желание обрести свободу? – спросил Мишель Дорман, и Бертран едва справился с чувствами. Он утратил привычку к беседе и теперь с трудом подбирал верные слова. «Давай, соображай быстрее! Скажи правду: я выжил, потому что хотел вернуться к любимой женщине».

– Могу я написать, что вы восстали, потому что хотели вернуть себе свободу?

Бывший заложник молчал. Лола спасла меня. Теперь он вне опасности, но она недоступна.

– Бертран?

– Звучит красиво.

– И последний вопрос, если позволите. О будущем.

– Я хочу забыть это прошлое и потому никогда не буду говорить о нем.

Дорман написал статью в крайне уважительном тоне, и она вышла 9 января, на первой полосе, вместе с фотографией Бертрана. Бритый череп, худоба, прямой взгляд. Экс-заложник сам сделал этот снимок. Подпись под фотографией гласила: «Никогда не говорить о прошлом, чтобы забыть его».

9 января 2012 года, в 06.30, подал голос мобильник Франка. Он резко затормозил на автобане – ночью дорогу расчистили и посыпали солью – и съехал на полосу срочной остановки. На экране появилось лицо Лолы, и Франк угадал, что сейчас скажет его жена. И она произнесла эти слова:

– Я люблю другого человека.

Все части пазла легли на свои места. Картина прояснилась. Ожила, как в 3D. Эльза и мсье-который-ест-апельсины. Румянец на щеках Лолы. Ее взгляд. Ее прошлогоднее недомогание. Фотография заложника «в обратной перспективе»[52], много месяцев маячившая про́клятой тенью в уголке памяти. Стойкое ощущение мы уже встречались. Этот тип вышел из палаты 2204, и я принял его за друга Астрид. А засранец кивнул мне!

Он как наяву услышал голос Мегеры: «Выходи за него! А я буду молиться, чтобы ты портила ему жизнь до самой смерти!»

– Бертрана Руа?

– Да.

– Когда?

Лола не отвечала.

– Когда? – заорал Франк. – Я хочу знать!

– Когда ты уехал на мальчишник. Ручка кухонной двери отвалилась. Я пошла к Дафне за отверткой. Он открыл. Это была наша первая встреча.

Франк задохнулся, как от удара током. Лола не оправдывалась, не просила прощения, у нее нашлось одно-единственное объяснение: «Это было неожиданно и… неожиданно».

– Франк?

Он отключился – не мог спрашивать о главном по телефону, хотел видеть ее глаза, когда она будет отвечать на вопрос: «Он лучше меня в койке?»

Франк стартовал с диким желанием, как можно быстрее вернуться назад и задать проклятый вопрос чертовой девке, на которой женился на всю жизнь, а она… она…

Телефон завибрировал.

– Мерзавка! – рявкнул он, не глядя на экран.

– Was sagen sie?[53] – переспросил ночной охранник Метцер и без паузы сообщил будничным тоном, что в лаборатории произошел взрыв и Камински был внутри.

Франк нажал на газ и увидел пламя издали, еще не въехав на стоянку. Пока он бодался с пожарными, произошел второй взрыв, и здание перестало существовать.

Лола сидела за кухонным столом. Неподвижно – с того момента, как призналась и Франк понял. Она смотрела на телефон. Ситуация была более чем ясная. Лола знала, кто виноват – Я. Как знала и то, что не могла поступить иначе по очень простой причине: это она, а не кто-то другой, стала добровольной «узницей» немецкой больницы, чтобы сохранить беременность… детей.

Было бы хорошо иметь выбор, другую жизнь, другое детство, мужество, характер Дафны или даже Наташи, вернуться на машине времени в прошлое и отправиться с Бертраном в Тибет. Я люблю этого человека, не понимая за что, и мне некуда деться от моего чувства. Я должна была сказать тебе, Франк. Я сразу все поняла, но не захотела поверить. Нет, я побоялась осмелиться поверить, бросить тебя, отменить свадьбу, наплевать на отношения, складывавшиеся годами. Я повела себя как наивная идиотка: думала, что забуду… Мы случайно встретились год спустя в самолете, на московском рейсе, и больше не виделись. У меня нет новостей о нем. Я понятия не имею, когда он даст о себе знать. Я не переставала тебя любить, но больше так жить не хочу.