– Через пять минут.

– Я засекаю. – Энди исчезает. – И в следующий раз придет Натан, – громко кричит он.

– Итак, что думаешь? – спрашивает Крикет.

– Ты хороший. Очень-очень хороший. – Я тыкаю его пальцем в грудь, опьяненная осознанием того, что теперь могу прикасаться к нему, когда захочу. – Как тебе удается быть таким хорошим?

– Безопаснее всего будет сказать, что это твоя заслуга. – Крикет тыкает меня в живот. – Хотя я имел в виду твои волосы.

Сияя, я поворачиваюсь к зеркалу, и…

– ООООХ!

Прическа сделана профессионально. Высокая, великолепно проработанная, она меня совершенно не подавляет. Скорее, наоборот, льстит.

– Это… просто… великолепно.

– Никогда никому не говори, что я делал это, умирая от страха, – с ухмылкой говорит Крикет.

– Спасибо тебе. – Я делаю паузу, а затем смотрю вниз, на свои бледно-голубые ногти. – Помнишь, ты говорил про недостатки, которые кому-то другому кажутся достоинствами?

– Да.

Я поднимаю на парня глаза:

– Я тоже считаю тебя совершенством. Во всяком случае, для меня. И сегодня ты выглядишь потрясающе. Как и всегда, впрочем.

Крикет моргает:

– Может, я утратил чувство реальности? Тысячи раз я мечтал это услышать, но никогда не думал, что мои мечты станут явью.

– Три минуты, – кричит с лестницы Энди.

Мы заходимся нервным смехом. Крикет трясет головой в попытке сконцентрироваться на чем-нибудь другом.

– Ботинки, – говорит он. – Носки.

Я показываю, где они находятся, и, пока он все подготавливает, пудрю лицо, крашу ресницы и губы. Все необходимые для макияжа средства летят в сумочку. Меня не покидает ощущение, что перед возвращением домой мне придется макияж обновить. Крикет берет меня за талию и усаживает на кровать. Я приподнимаю юбки. Глаза парня расширяются при виде их количества, и он тут же заходится от смеха.

Я ухмыляюсь:

– Кроме панье здесь есть еще кое-что.

– Просто дай мне ногу.

– Одна минута, – кричат снизу.

Крикет опускается на колени и берет руками мою левую ступню. Носок надевается легко и быстро. Ботинок налезает со скрипом. Осторожными, но уверенными движениями Крикет зашнуровывает ботинок до самого колена, где он уже не прилегает так сильно. Я закрываю глаза, молясь, чтобы время остановилось. Крикет завязывает шнурки. А потом все то же самое проделывает с другой ногой.

Не знаю почему, но это кажется мне самым сексуальным, что когда-либо со мной случалось.

– Хочу, чтобы у меня было больше ног, – улыбаюсь я.

– Можем повторить это снова. В любое время.

Раздается стук в дверь, и в следующую секунду к нам уже на всех парах летит Бетси. Родители стоят в дверном проеме. Крикет помогает мне встать.

На лице Натана написано одновременно удивление и восхищение.

– Bay!

Но я все еще сомневаюсь:

– В хорошем смысле?

– В смысле, нам аплодируют стоя.

Под взглядами Натана и Энди я опять начинаю нервничать. Я поворачиваюсь к зеркалу и вижу… великолепный наряд, чудесную прическу и сияющее лицо. На этот раз в зеркале отражается настоящая Лола.

– Еще раз, – говорит Энди. У него в руках фотоаппарат. – Боком, чтобы было видно птичку в волосах.

Я поворачиваю голову, позируя для очередной фотографии:

– Это последняя.

– Ты сфотографировалась с ботинками? – спрашивает Натан. – Покажи нам ботинки.

Я с улыбкой поднимаю подол.

– Я изо всех сил стараюсь сейчас не использовать слово «сказочно», – говорит Энди.

Но я чувствую себя действительно сказочно. Родители сделали целых две серии снимков – одну с нами обоими и одну персонально с Крикетом, – прежде чем мы растворились в туманной ночи. До тротуара я добираюсь, поднимая юбки и спускаясь по лестнице боком. Мы решили отправиться в школу пешком в основном потому, что она близко.

И еще потому, что я не влезаю в машину.

– Эй! Вот они!

На соседнем крыльце появляется Алек. На бедре у него восседает Абби. Я машу рукой, и глаза малышки становятся такими же ОГРОМНЫМИ, как в тот раз, когда она увидела в парке зеленых попугаев.

– Ox! – восклицает она.

– Потрясно смотритесь, ребятки, – кричит Алек. – Безумно, но потрясно.

Благодарно ухмыляясь, мы прощаемся с Алеком. Как и предполагалось, идти по тротуару в моем платье оказывается весьма трудно – мне частенько приходится поворачиваться боком, держаться за руки при этом непросто, – и все же один квартал мы уже прошли.

– Они все еще смотрят? – спрашиваю я.

Крикет оглядывается назад:

– Все четверо.

В животе у меня порхают бабочки – бабочки предвкушения счастья. Мы оба ждем одного и того же момента. Наконец мы сворачиваем за угол, и Крикет заталкивает меня в черно-лиловую тень первого же дома. Наши губы сливаются. Мои руки запутываются в волосах парня. Крикет пытается прижать меня к стене, но я от нее отскакиваю. Наши губы все еще касаются друг друга, когда мы заходимся в приступе хохота.

– Подожди. – Я поворачиваю каркас платья так, чтобы приподнятая плоская часть кринолина оказалась сзади. – Ладно. Давай еще раз.

Теперь Крикет действует медленнее. Он касается меня всем телом, прижимая бедрами к стене дома. И не важно, сколько слоев ткани между нами, его тело льнет к моему с такой силой, что мы буквально изнемогаем от страсти. А затем наши руки пускаются в свободное путешествие, губы жаждут друг друга, а тела ищут освобождения.

И если я – звезды, то Крикет Белл – целые галактики.

На улице завывает зимний ветер, холодный и колючий, но нам жарко. От запаха Крикета у меня кружится голова. Я целую его шею сверху вниз и, хотя ничего не слышу из-за ветра, чувствую, как он стонет. Его пальцы легко забираются под шнуровку корсета и оказываются под рубашкой. Они поглаживают лишь малюсенький кусочек моей спины, но меня бьет дрожь.

Наши губы опять находят друг друга. Мы прижимаемся друг к другу все сильнее. Пальцы Крикета выбираются из-под корсета. Теперь они двигаются вперед, и впервые за все время мне хочется, чтобы это платье было менее сложным. Мой следующий наряд будет гораздо короче, из тонюсенького шелка, сквозь который я смогу ощутить абсолютно все.

Крикет отрывается от меня, его глаза кажутся дикими.

– Нам надо остановиться. Если мы сейчас не остановимся…

– Знаю. – Хотя единственное, чего я хочу, это продолжать.

Парень обвивает меня руками так крепко, словно меня вот-вот унесет ветром. И держит до тех пор, пока наши сердца не начинают биться чуть спокойнее и мы не восстанавливаем дыхание.