– Мм… увидимся на следующей неделе? – спрашивает парень.

– Удачи. Твоей сестре. И тебе. Что бы ни произошло…

– КРИКЕТ! – хором кричат Беллы из машины.

– Пока! – Мы поспешно прощаемся.

Крикет уже залезает в машину, когда Алек вдруг наклоняется и шепчет что-то ему на ухо. Крикет бросает на меня короткий взгляд и заливается краской. Алек смеется. Крикет захлопывает дверь, и мистер Белл резко трогается с места. Я машу им вслед. Крикет успевает лишь поднять руку, прежде чем машина скрывается за поворотом.

– Итак. – Алек уворачивается от шаловливых ручек Абби. – Вы с моим братом…

Мои щеки краснеют.

– Что ты ему сказал?

– Я сказал, что у тебя чешется в одном месте и ему пора взять себя в руки и сделать первый шаг.

– Ты не мог!

– Мог. И если он этого не сделает, ты на него набросишься и изнасилуешь. Мой брат, если ты еще не заметила, в таких вещах ведет себя как последний идиот.

Крикет оставил для меня послание на окне. Написано уже привычным черным маркером, с единственным дополнением: мое имя он срисовал карандашом с тротуара Долорес-стрит.

Послание гласит: ОТПРАВЛЯЙСЯ НА ТАНЦЫ, ДОЛОРЕС!

Я иду на танцы.

– Я слышала про Каллиопу, – говорит Нора в пятницу вечером. – Шестое место?

Я вздыхаю:

– Да.

– В своем коротком постпрограммном интервью Каллиопа была подавленной, но вела себя очень достойно. Профессионально.

«Я разочарована, – сказала она тогда, – но благодарна за предоставленный мне шанс».

– Какой позор! – вздыхает Нора.

– Еще не все потеряно, – резко отвечаю я. – У Каллиопы остается еще один шанс, чтобы показать себя во всем блеске.

Нора отвечает грустным взглядом:

– Думаешь, я не знаю? В конце всегда что-то остается.

Вся моя семья, включая нас с Линдси, сгрудилась возле телевизора. И все трудятся над моим бальным платьем. Осталось добавить всего пару декоративных деталей. Ну а пока мы ждем начала произвольной программы, которую подготовила Каллиопа, и я весьма благодарна своим близким за помощь.

Короткая женская программа была два дня назад. Мы смотрели ее конец. И с самого начала, едва камера показала первое движение Каллиопы, стало понятно, что что-то не так. В ее глазах скрывался… ужас.

Все происходило очень быстро.

Самые трудные движения были в начале программы – так делается всегда, чтобы еще полный сил фигурист мог достойно заявить о себе, – и комментаторы озабоченно обсуждали тройной прыжок Каллиопы. На практике ей еще ни разу не удалось выполнить его чисто.

Каллиопа приземлилась благополучно, но упала во время следующей комбинации.

Выражение ее лица – всего на одно мгновение, поскольку девушка немедленно взяла себя в руки, – было просто ужасным. Пока комментаторы выражали сожаление, а Каллиопа храбро выезжала на другой конец катка, в нашей гостиной царила тишина. Целый год упорных тренировок. И все напрасно.

А потом Каллиопа упала снова.

– Дело не только в таланте, – заметил комментатор. – Дело еще и в голове. У нее слишком долго не получалось сделать то, чего от нее ждали, и это сыграло свою негативную роль.

– Нет более тяжкого бремени, чем потенциал, – добавила его коллега.

Возможно, Каллиопа их слышала, возможно, про себя говорила «Хватит», однако каждое ее движение, каждый взмах конька становились все более уверенными. Она сделала еще один прыжок, чем заработала дополнительные очки. Последние две трети выступления закончила весьма уверенно. Но теперь, для того чтобы попасть в олимпийскую сборную, Каллиопе нужно безупречно откатать длинную произвольную программу.

– Я не могу смотреть. – Энди опускает свой угол платья Марии-Антуанетты. – Что, если она не получит медаль? В костюме Лолы?

Меня это тоже беспокоит, но я не хочу заставлять Энди нервничать еще больше, поэтому просто пожимаю плечами: – Это ведь не будет моим провалом. Я всего лишь сшила костюм. Кататься в нем придется Каллиопе.

Едва камера наезжает на тренера Каллиопы, Петра Петрова – джентльмена с белыми волосами и лицом гризли, – как все остальные в комнате тоже забывают о платье. Он беседует с Каллиопой у кромки катка. Она кивает, кивает и еще раз кивает. Оператор не может сфокусироваться на ее лице, но… костюм выглядит великолепно.

Я на ТВ! В каком-то смысле!

– Ты сшила его за один день? – спрашивает Нора.

Натан подается вперед и пожимает мне руку:

– Это потрясающе. Я так тобой горжусь.

Линдси ухмыляется:

– Может, тебе стоило заняться и моим платьем.

В начале недели мы с Линдси прошлись по магазинам, чтобы купить все необходимое для танцев. Платье для нее выбрала я. Очень простое – отлично подчеркивающее ее аппетитную фигурку – и того же красного цвета, что и ее кеды. Они с Чарли решили надеть одинаковые кеды.

– Ты собираешься на танцы? – удивленно восклицает Нора. – Я думала, у тебя никого нет.

– У меня и нет никого, – отвечает Линдси. – Чарли просто друг.

– Симпатичный друг, – добавляю я. – С которым она регулярно встречается.

Линдси улыбается:

– Это неофициально. На повестке дня по-прежнему моя учеба.

Дело доходит до «перемывания косточек» Кэл. По мнению комментаторов, это позор, когда человек с ее природными данными постоянно «спотыкается». Они критикуют девушку за вечную смену тренеров и делают смелые заявления об ошибочном стремлении Каллиопы к совершенству. Мы готовы освистать этих телевизионщиков. Мне опять становится жаль Каллиопу. Даже не представляю, как можно мириться с таким количеством критики. И все же ее стремление к победе вызывает восхищение. Неудивительно, что она такая толстокожая.

Я молюсь, чтобы телевизионщики показали членов семьи Белл: за время короткой программы этого не удосужились сделать ВООБЩЕ. Неужели брат фигуристки оказался таким незаметным? Вчера я позвонила ему сама, потому что Крикет до сих пор жутко стесняется звонить первым. Он, конечно, был расстроен, но я его рассмешила. А затем он предложил мне пригласить на сегодня Нору.

– Она член семьи, – сказал он. – Ты должна подбадривать ее как можно чаще. Люди стараются изо всех сил, когда видят, что о них кто-то заботится.

– Крикет Белл! – Я улыбнулась в телефон. – Откуда ты все это знаешь?

Он опять рассмеялся:

– Долгие часы наблюдения за членами семьи.

Телеоператор как будто меня услышал… Он. Это он! На Крикете серое шерстяное пальто и полосатый шарф, свободно обмотанный вокруг шеи. Его волосы присыпаны снегом, щеки порозовели. Похоже, он только-только вошел на трибуну. У него по-настоящему зимний вид. И это очень красиво. Камера наезжает на Каллиопу, и мне приходится прикусить язык, чтобы не вскрикнуть от возмущения. Лучше бы они подольше показывали Крикета. Петр берет Каллиопу за сжатую в кулак руку, легонько встряхивает ее, и Кэл выезжает на лед под рев тысяч зрителей, приветствующих ее баннерами и аплодисментами. Все в гостиной задерживают дыхание, пытаясь понять, в каком Кэл сегодня настроении.