Поля сменились прибрежными лугами, с сочной высокой травой и фруктовыми садами; после дождей полноводная река разделилась на два рукава: узкий – медленный и черный, и широкий – быстрый и зависящий от приливов. Там, где они соединялись, лежало глубокое черное озеро, открывавшее путь к морю, а над ним, на мысе, возвышались крепостные стены Дублина.

Гримнир пробрался через яблоневую рощицу в цвету и укрылся в не слишком надежной тени лежащей в руинах каменной церкви. Осмотрев оттуда городские укрепления, он счел их серьезным препятствием. Возведенные из камня, земли и древесины стены выглядели прочнее бадонских, за ними следили, а кроме того, было кому следить и с них. Черное озеро служило городской гаванью, и даже от церкви Гримнир видел в ней множество вытащенных на берег кораблей – их носы украшали фигуры драконов, по бокам были развешаны щиты; по берегу вдоль гавани тянулась еще одна стена частокола. Наскоро сосчитав мачты и прибавив к ним те, что покачивались сейчас над кристально-голубыми водами гавани, Гримнир получил примерно шестьдесят кораблей – две с лишним тысячи воинов.

Гримнир громко сплюнул, потер подбородок тыльной стороной ладони.

– А ублюдок хорошо устроился – как червяк в заду у мертвеца.

Он без опаски выбрался из укрытия и вернулся через яблоневую рощу на дорогу, идущую мимо Дублина. Подошел к заросшим берегам вялой речушки, черной от ила и торфа; несмотря на ее глубину, Гримниру удалось перейти ее вброд, хватаясь за висящие низко над водой ветки и упавший ствол. С пригорка на дальнем берегу было отлично видно обращенные к берегу ворота Дублина.

Как и стены, ворота выстроили на славу: окованное железом дерево, по бокам земляные укрепления с частоколом по верху. Они стояли открытыми, пропуская в город толпы беженцев с окрестных земель – крестьян-норманнов, вспугнутых с места приближением гаэлов. Длиннолицые мужчины брели вслед за волами, тянувшими повозки с их жалкими пожитками, женами и их скулящим отродьем, щенками, от крика которых Гримнир раздраженно стискивал зубы.

Он прикинул, получится ли проскользнуть в город вместе с беженцами. Проберусь внутрь, как какой-то тихий воришка… и что потом? Прирезать Бьярки ночью в его же постели? Или драться в открытую и надеяться, что его дружки не подоспеют раньше и не скормят меня воронам? Нет, как бы ни были крепки и надежны дублинские укрепления, Гримнир знал, что отыщет в них лазейку. Его волновало, как подкрасться к этой змее Бьярки незаметно – и, что еще труднее, убраться восвояси живым и невредимым, когда все будет кончено.

Добрую половину часа Гримнир сидел на корточках в высокой траве и смотрел на ворота. Ублюдок знает, что я близко, думал он. Конечно, знает. Даже если он не слышал воя ночных ведьм, когда я впервые ступил на этот клятый остров, ему рассказала его шлюха. Он знает… но не сбежит. Не в этот раз. Слишком много труда вложил мелкий тупица в эту затею – по его приказу маршируют войска, короли кланяются ему и пляшут под его дудку, даже клятые боги смотрят в его сторону. Ну и? Как мне к нему подобраться?.. Гримнир вдруг трижды быстро постучал себя ладонью по голове. Nár! Тупой ты мерзавец! Этого он и добивается! Чтобы я прорвался за эти проклятые стены! А там, куда бы я ни сунулся, меня прирежут его свиньи, лопни его желтая печенка!

Гримнир внезапно прищурился: его раздутые ноздри учуяли резкий запах дыма, который тут же перебила жуткая вонь горящей плоти. Он лучше других знал, о чем говорит этот запах. Приставив ко лбу грязную руку, Гримнир посмотрел на запад. За низкими холмами поднимались в небо два дымных столба; на башне неподалеку затрубили в рог, с треском и скрежетом начали медленно закрываться дублинские ворота. Оставшиеся на дороге беженцы подняли шум: они кричали, сыпали проклятиями и пытались протиснуться внутрь.

Воспользовавшись этой суматохой, Гримнир перебежал к новому укрытию, под кромку холма; трава здесь росла гуще, но вид на изрезанную колеями дорогу все равно открывался хороший. У него на глазах норманнские беженцы ссаживали жен и детей с медлительных быков и понукали их бежать. Старшие дети подхватывали на руки заходившихся от ужаса рыданиями младших, люди у ворот умоляли отставших поспешить, чтобы успеть попасть внутрь. Это удалось лишь горстке людей – прежде чем окованный железом засов на воротах опустился на свое место, с холодным безразличием вынося остальным смертный приговор. Оставшиеся на дороге заметались по ней зайцами. Отойдя от дублинских ворот на четверть мили, мужчины развернулись кругом и встали плечом к плечу со своими мрачными женами, ощетинились топорами и копьями. Вдали показался стремительно приближающийся ирландский авангард.

Всадники, огромное множество всадников – полудикие воющие гаэлы верхом на лохматых пони с копьями и маленькими круглыми щитами, послушные командам не больше, чем свора диких псов; ни один не подумал надеть шлем или хауберк. Все вместе они обрушились на неровный строй беженцев. И хотя этих мужчин и женщин ждала верная смерть, они все равно постояли за себя достойно. Их копья пронзили нескольких пони, а топоры напоили твердую землю славной ирландской кровью. Но долго они не продержались. Гримнир предостерегающе зашипел, когда всадники развернулись и зашли северянам со спины. Половина из них обернулись лицом к новой угрозе и за это получили копье в спину.

В мгновение ока неравный бой превратился в резню. Гримнир увидел, как смертельно раненный рыжебородый дан полоснул ножом по горлу стоявшую рядом с ним женщину; они оба, муж и жена, сползли на землю, и ураган ирландцев пронесся над ними. Всадники скакали меж повозок, насаживали на копья уносящих ноги беженцев, вылавливали детей, стараясь размозжить им головы, и тащили за собой найденных женщин, срывая с них одежду. Бойню сменило насилие.

Гримнир ожидал, что наблюдавшие за этим с дублинских стен суровые северяне что-то предпримут. Устроят дерзкую вылазку и вернут тела погибших, польют гаэлов дождем из стрел, дав отомстить их железным наконечникам, – хоть что-то. Но он не ожидал тишины. Гримнир презрительно скривил губы. Попахивало работенкой Бьярки – этого лицемерного трусливого ублюдка! Это он прятался за стенами, прятался за копьями этих северных шавок, почитавших его за того, кем он притворялся. Прямо как в Растаркалве.

– Так тому и быть!

Он мог сыграть в эту игру еще раз. Но Гримнир не собирался сторониться битв, как тогда – когда он решил позволить сыновьям Кровавой Секиры принять удар на себя. Нет, теперь он хотел направлять это копье сам. И это значило заключить союз с этим христовером, ирландским королем Брианом мак Кеннетигом. Это значило войти к нему в доверие с помощью Этайн…

Это значило терпеливо ждать. Гримнир недовольно сжал зубы. Ждать! Грязный слизняк был совсем близко, ближе, чем за последние пятьдесят лет, и его воротило от мысли сидеть сложа руки. Но все же этот полудурок был хитер, как змея, а он преодолел весь этот путь не для того, чтобы его истыкали стрелами, потому что ему не хватило ума все хорошенько обдумать.

Неподалеку фыркнула и шарахнулась в сторону учуявшая его лошадь. Гримнир тихо выругался; он знал, что, подобравшись так близко к полю боя, испытывает терпение Норн, этих переменчивых сучек, плетущих судьбы всех живущих. Сидевший на лошади ирландец – с густыми усами, заплетенными в три косы золотыми волосами и рябым лицом – похлопал животное по холке и ласково зашептал в его прижатые к голове уши. Взгляд инистых глаз скользнул по гребню низкого холма. Увиденное ему не понравилось, и всадник наморщил запачканный кровью лоб и резко вытянулся. Когда ирландец обернулся через плечо и свистнул остальным, привлекая их внимание, Гримнир сполз с вершины холма – его движения заглушил тихий шелест травы на ветру.