– И как долго? – спросил Сигурд. – Как долго нам еще ждать?

Ситрик покосился на погрузившегося в молчание Бьярки.

– Жрецы вновь прочтут знамения на закате, – сказал король Дублина. – Мы узнаем волю богов…

– Через два дня, – вдруг прервал его Бьярки. – Мак Кеннетинг сдохнет в день, когда эти жалкие христоверы отпразднуют распятие их бога на кресте. Такова воля Одина.

Бродир вновь торжествующе улыбнулся.

– Страстная пятница, – резко кивнул он. – Подходит.

– Да, – рыкнул Сигурд и он поскреб заросшую щеку. – Но выйдет ли ублюдок на бой в священный день?

– Ни за что, – подал голос забытый Маэл Морда. – Грешно в такой день проливать кровь. Старый дурак откажется от битвы.

– Значит, заставим его согласиться, – ответил Ситрик, выпрямившись в полный рост; капитаны драккаров одобрительно кивнули. Даже Бьярки замолк, предпочтя наблюдать. – Мак Кеннетигу решать, обнажать ли меч, пусть это останется между ним и его богом. Но мы обнажим, братья мои. Мы напоим землю красной мочой, которую гаэлы зовут кровью, и неважно, станут они биться или нет!

– Тогда молись, Силкискегг, – ответил Сигурд, подмигнув. – Молись, чтобы тебе хватило медовухи! Моих парней терзает жажда, а эти мэнские ублюдки пьют эль, как рыбы – воду!

Они рассмеялись вместе с Ситриком.

– Дядя покажет вам, где я храню бочки и бутылки, он хорошо знаком с этой частью замка.

Зайдясь смехом, Сигурд навалился на Маэл Морду, обняв рукой за шею, и, прежде чем тот успел вообразить, утащил его прочь, словно закадычного собутыльника; Бьярки и Бродир пошли следом плечом к плечу. Через мгновение король Дублина снова стоял на укреплениях своего замка в одиночестве и смотрел на оставленные врагом разрушения.

Вскоре он почувствовал рядом с собой мать. Кормлада куталась в плащ с капюшоном и была мрачна, как ее фамильяры-вороны.

– Слышала? – спросил король.

Кормлада кивнула.

– Он зашел слишком далеко, – тихо произнес Ситрик. – Мои люди ждут его приказов, будто я хожу под своим клятым дядей – будто я пустое место и ношу чужую корону, – он вздохнул. – Эти смерти на моей совести. Они пришли ко мне в поисках защиты, и вот чем я отплатил за их верность? Надо было сесть на коня и разбить их авангард, но он приказал мне остановиться и закрыл ворота. Он приказал мне! – процедил Ситрик сквозь зубы и глубоко задышал, пытаясь унять свои чувства. – Я сын Олафа Кварана, а не игрушка какого-то чудовища!

– Терпение, сын мой, – ответила она. – Усмири гнев и играй свою роль. Это я позволила ему проникнуть в наши ряды, и мне изгонять его прочь в ту бездну, которая его породила.

Ситрик отвернулся.

– Что бы за игру ты ни вела, матушка, поспеши. Времени почти не осталось.

Король Дублина сошел с крепостных стен, оставив Кормладу в одиночестве. Что-то привлекло ее внимание, она взглянула вверх, на темное пятнышко, купающееся в потоках воздуха над раскинувшейся внизу косой равниной. Это был Круах – он взмыл еще выше в голубое позолоченное небо и искал, выслеживал чудовище, которое она встретила на вершине Каррай Ду, чтобы передать ее послание. Ее прекрасное в своей простоте решение проблемы зажившегося на свете Полудана.

Лишь чудовищу под силу убить чудовище.

Гримнир без труда ускользнул от посланных за ним ирландским вождем следопытов. Да любой сопливый щенок каунар, у которого еще молоко на губах не обсохло, мог обвести вокруг пальца этих деревенщин, настолько они были ленивы и беспомощны в слежке. Он хотел было немного развлечься, погонять их до изнеможения и прикончить одного за другим, но передумал. Он планировал заключить союз с ирландским королем, а это значило заслужить его доверие. А какой дурак ему поверит, если пойдет слух, что смуглый клыкастый демон устроил его людям засаду в лесу?

Так что Гримнир дал им уйти, пока искушение не стало слишком велико. К закату он по собственным следам вернулся к растрескавшимся останкам сгоревшей усадьбы. Сквозь неровные просветы в облаках пробивалось глубокого синего цвета небо, горевшее на западном горизонте рыжим огнем. Таким же, как пышущее жаром сердце кузнечного горна.

– Красное небо, – пробормотал Гримнир, стараясь припомнить один из виршей, которыми сыпал Гифр. Он уже хотел присесть здесь, среди ежевики на усыпанной камнями земле, но тут послышался мрачный крик ворона, от которого встали дыбом волосы на загривке. Зашелестели огромные крылья. Гримнир вспомнил о слугах ведьмы и резко припал к земле; он обернулся на звук и вытащил сакс, увидев, как древний ворон садится на вершину замшелого камня, когда-то бывшего в усадьбе очагом.

Какое-то время эти двое пристально вглядывались друг в друга – немигающий взгляд угольно-черных блестящих глаз ворона против взгляда прищуренных, горящих, будто восходящее солнце, глаз Гримнира. Наконец он медленно выпрямился.

– Чего тебе, старая ворона? Этот одноглазый сучий сын прислал тебя меня мучить?

И Гримнир ничуть не удивился, когда гигантская птица ответила ему резким карканьем, подобающим его роду:

Гримнир фыркнул.

– Дочь королей, да? Ты про шлюшку Полудана?

– Неужели? – он покосился на птицу. Ворон не махал крыльями и не щипал перья, как делали его младшие сородичи, а сидел неподвижно – окутанный тихой торжественностью, словно дорогим плащом. Это создание было фамильяром, верным слугой, и воняло первородной магией, о которой давно успели позабыть. – Зачем?

Гримнир чуял подвох. Она хотела сделать из него ручного зверька, а тот белокожий, которого он прикончил, был ей дорог, в этом он не сомневался; зачем же встречаться с его убийцей, как не для мести? Но, может быть, ему и удастся извлечь из этого выгоду. Ему нужно было узнать, что замышляет Полудан, выяснить, что на уме у этого клятого мелкого тупицы. Чтобы обернуть это в свою пользу. А кто надежнее воткнет ему нож в спину, как не его жалкая потаскушка?

– Передай ей: в полночь. У Черного камня. И скажи, чтоб пришла одна.

– Ничем не поклянусь! – расхохотался Гримнир. – Она разве давала мне клятву, а, птаха? То-то… не давала! Если она не способна уберечь свою шкуру, то на что она нужна? Скажи своей дочери королей, чтобы пришла в полночь к камню, если хочет договориться!