неверное решение, не сказав Ба-Ба, куда еду. А что, если этот мужчина добьется моей депортации? Что, если он похитит меня? У Ба-Ба было достаточно проблем. И мои точно были бы лишними.

Но человек с глазами-бусинками не делал ничего особенного, только задавал мне самые обыденные вопросы: какие предметы мне нравятся (английский), а какие нет (естествознание – я назначила его на эту роль в прошлом году, когда мне стало тошно от того, что я была единственной ученицей в классе, у которой не было нелюбимого предмета). Еще он спросил, какую книгу я сейчас читаю. Мне показалось, он рассчитывал только на один ответ, хотя в тот момент я читала пять разных книг – одна была для метро, две для дома и две, разумеется, для посещения туалета, в зависимости от настроения. Поэтому я назвала ему книгу «для метро», которую взяла в тот день с собой: «Элис в восхищении»[92]. Еще много лет я размышляла о том, какой счастливой случайностью оказалось то, что в заглавии книги было сложное слово «восхищение», которое я посмотрела в словаре всего за пару дней до собеседования, когда наткнулась на эту книгу в библиотеке.

Похоже, то, что я упомянула именно эту книгу, произвело на мужчину впечатление, словно он ее знал и словно она была очень известной, но это никак не могло быть правдой: вся серия книг об Элис была посвящена девочке, которая росла в семье с отцом и братом. Мама Элис умерла от лейкемии, когда она была совсем маленькой. На учителей-мужчин, как я уже знала к тому времени, редко производили впечатление истории о девочках. Мистер Кейн всегда советовал мне читать что‑нибудь «более стоящее», например, «Топор»[93]. Но я не понимала, почему «мальчиковые» истории о взрослении считаются более стоящими, чем «девочковые». И все равно, как только мой язык споткнулся на заглавии «Элис в восхищении», я пожалела, что не назвала вместо него «Топор».

После этого собеседование продолжалось без заметных событий. Я запнулась еще только раз, когда мужчина с глазами-бусинками спросил, кем работают мои родители. Я сказала, что Ба-Ба переводчик (что, строго говоря, составляло часть его обязанностей), а Ма-Ма в настоящее время не работает (что тоже, строго говоря, было правдой). Похоже, он удовлетворился этими сведениями, черкнув пару заметок, и вскоре я была отпущена и могла свободно погулять по коридорам. Школа-лаборатория была первым учебным заведением, где дети разных рас на моих глазах общались между собой так, как будто в этом не было ничего необыкновенного. В коридорах мне попадались группки детей-азиатов, которые шутили и смеялись вместе с белыми детьми, с чернокожими детьми и с детьми-латиноамериканцами – точь-в‑точь как в «Городе загадок».

Школа № 124 была преимущественно китайской – немногочисленные белые дети в классе для одаренных старались держаться в кругу себе подобных с их пестрыми многоразовыми сумками для ланча, полными домашних лакомств. А детей других рас там было не так много – даже если бы мы были заинтересованы в общении с ними, даже если бы мы не считали себя второсортными и низшими из-за своего китайского происхождения. И вне школы, в Чайнатауне и Бруклине, мне никогда не встречалось много примеров неформального межрасового общения. Большинство таких взаимодействий были натянутыми и отчужденными, и я постоянно была настороже. Я поймала себя на том, что мне хочется задержаться в стенах школы-лаборатории, пусть даже только для того, чтобы продолжить наблюдать за этими детьми, которым, похоже, до цвета кожи не было никакого дела. Но желудок напомнил мне, что очень скоро я могу опоздать на обед.

Пару недель спустя, когда я получила письмо о моем зачислении в школу-лабораторию, мистер Кейн и Ба-Ба были в шоке. Мистер Кейн снова вызвал меня к своему столу и на этот раз попытался отговорить от учебы в ней. Он снова взял покровительственно-снисходительный тон и начал говорить что‑то в том духе, что уроки в этой школе могут оказаться слишком трудными для меня, что трудолюбие поможет мне лишь постольку-поскольку, но я перестала его слушать, как только убедилась, что он не собирается обвинять меня в том, что я списала у кого‑то последнее домашнее задание. Ба-Ба же возмущался тем, что мне хватило пронырливости подать заявление, ничего не сказав ему, но закатывать полноценный скандал не стал, быстро остыв. Часы, которые он тратил на дорогу в метро до больницы и обратно, лишали его сил.

После того как меня приняли, я стала надолго уходить в себя, перескакивая с мыслей о прошлом на грезы о будущем. Настоящее было страшным, гнетущим: Ма-Ма была больна, и мы не знали, сможет ли она полностью выздороветь и не подаст ли на нас больница в суд. Но я же каким‑то образом поступила в школу, которая, по словам Ба-Ба, предназначалась только для белых детей, родившихся в Америке и настолько богатых, что они жили на Манхэттене и, вероятно, имели родителей, работавших в высотных офисных зданиях. Если это все же случилось, то что еще для меня возможно? Может быть, Ма-Ма была права: может быть, я смогу создать для себя, для нас троих все, что захочу. И это – первый шаг.

Именно в этой эгоцентричной, обманчивой фантазии я и провела все время в автобусе. Когда мы припарковались перед гигантским серым кирпичным зданием с круговой подъездной дорожкой, мистер Кейн поднялся с места и принялся за свои обычные несмешные шутки.

– Итак, всем внимание! Мы наконец прибыли в «Микки Ди»![94] – Он помолчал, ожидая взрыва смеха, который так и не раздался.

Именно во время этих пауз – когда на его лице проявлялось понимание, что он снова разочаровал своих зрителей, – мистер Кейн казался мне наиболее похожим на меня. Однако он отлично выкрутился: подпихнул указательным пальцем очки, возвращая их на переносицу, и неловко хмыкнул.

– Шучу, ребята. Мы приехали! Давайте построимся цепочкой и по одному выйдем из автобуса. И если кому‑то полагалось быть в автобусе, а его нет, пусть он мне об этом скажет, лады?

Пауза. Хмыканье.

– Просто шучу, ребята.

Выйдя из автобуса, я увидела повсюду деревья. На мой взгляд, с тем же успехом можно было просто отвезти нас в Центральный парк. Обещанный замок был не совсем замком – просто большим серым зданием, скудно обставленным мебелью и без отопления. Был еще только май, погода становилась теплее, но как только садилось солнце, снова холодало.

Мы всей толпой пошли бродить по зданию. Там были картины и головы животных, прибитые к стенам. Никто не