мне стало грустно. По пути домой мы обменивались новостями о выходных – Ма-Ма стало лучше, и это радовало, хоть Ба-Ба и промолчал, когда я спросила его о Мэрилин, – и все это время во мне гудел ровной нотой покой, увезенный из дома Лин А-И. Он оставался со мной до тех пор, пока я не переступила порог нашей комнаты, испарившись только тогда, когда я поняла, что что‑то не так.

И ахнула.

Не было хвоста, машущего в знак приветствия, не было маленькой черной фигурки, которая терлась и бодала мою щиколотку.

Мне не нужно было ничего спрашивать. Ба-Ба пустился в путаные многовариантные объяснения, как будто это была книжка «выбери свое собственное приключение», где надо изучить все возможные маршруты и выбрать тот, который больше нравится. Не то чтобы это имело какое‑то значение; не то чтобы какой‑то из этих «маршрутов» привел к возвращению Мэрилин в нашу комнату; не то чтобы это изменило тот факт, что мне опять придется жить без единственного существа, предназначенного только для меня одной.

– Я должен был отпустить ее на свободу, Цянь-Цянь. Доктор сказал, что Ма-Ма это будет вредно… к тому же асимметричная морда Мэрилин – это дурное предзнаменование… и у нас едва хватает денег, чтобы прокормить тебя, мы не можем позволить себе покупать весь этот корм… будь хорошей девочкой… будь большой девочкой.

Я улавливала только отдельные осколки его жалких оправданий, настолько тяжелыми были глухие удары в моей голове, в горле, в сердце. Все, что я любила, – все это всегда уходило от меня.

Нам даже не дали попрощаться.

Я не смотрела на Ба-Ба, не давала понять, что слышу его. Вместо этого я бросила рюкзак на пол и нырнула за занавеску прямо в постель, обратно в тот мир, где единственные четыре стены, которые принадлежали мне одной, создавало мое давно не стиранное одеяло.

Следующие несколько часов, пока сон не принес мне облегчения, я размышляла о том, что случается, когда люди и животные умирают. Куда уходит этот разум, несший в себе столько страхов? Куда девается это сердце, пульсирующее такой болью?

Глава 24

Операция

Когда спустя долгое время медсестры и врачи осознали, что Ма-Ма больше не может ждать, сколько бы богачей ни требовали, чтобы их положили на стол раньше, пришел черед операции. Я мало что помню об этом дне, разве только что мы с Ба-Ба прождали одиннадцать часов на жестких металлических стульях в белой комнате, которая вся пропахла хлоркой. Ба-Ба сказал, что мы не должны оттуда уходить ни на минуту – вдруг что случится. Когда я спросила, что может случиться, он не ответил. Тело Ба-Ба оставалось рядом со мной, но мыслями он ушел далеко-далеко, оставив меня рассматривать серо-белый кафель на полу, считать плитки одну за другой, а потом начинать заново каждый раз, когда какой‑нибудь невежливый взрослый проходил по полу и нарушал мою сосредоточенность.

Важно было аккуратно пересчитать все плитки на полу и получить их точное число. От этого зависела жизнь Ма-Ма.

Повсюду вокруг нас раздавался людской гомон, слышались гудки и звонки телефонов. Химический запах был силен как никогда, мой нос подвергся его атаке. А потолочные светильники сияли ярче, чем когда‑либо за всю историю мира. Я не помню, чтобы в той комнате было окно, хотя вполне возможно, что и было. Помню только, как смотрела в пол, окруженная со всех сторон белизной.

К этому моменту моя рука была уже не такой синей и раздутой, остановившись на темно-красной припухлости. Она болела теперь не так сильно, как раньше, а может быть, я просто притерпелась. Я придумывала маленькие хитрости, которые за последующие недели стали для меня нормой: выжимала зубную пасту из тубы левой рукой; писала легкими штрихами, перестав крепко сжимать карандаш. Научилась держать руку поджатой в рукаве, в кармане – хотя втиснуть ее туда часто бывало больно – или прятала ее за спиной на тот случай, если она привлечет чей‑нибудь встревоженный взгляд. Разоблачение едва не настигло меня у Лин А-И, где я во время ужина уронила палочки, и мы с Лин А-И одновременно бросились поднимать их. Я потянулась за ними по глупости, рефлекторно, правой рукой, и она схватила меня за кисть, чтобы осмотреть место повреждения, теперь уже не фиолетовое, а сине-зеленое с желтым ореолом.

– Что с тобой случилось?

– Что? А, это… Она всегда такая.

– Правда? – Она пристально вгляделась в мои глаза, и я едва удержалась чтобы не сморщиться.

– Да.

Она посмотрела на мою левую руку, нормального размера и цвета, потом снова перевела взгляд на правую, нажав большим пальцем на самую толстую часть бугра.

– Так больно?

Чтобы продолжать вести себя нормально, мне потребовалась вся внутренняя дисциплина этого мира.

– Совсем нет.

Особенной опасности я подвергалась в больнице. Там было слишком много профессионалов; они поняли бы, что с моей рукой что‑то не так, и я не смогла бы их обмануть, как Лин А-И. Я прекрасно понимала, что мы не могли себе позволить лечить мою руку, и в любом случае она постепенно становилась нормальной. Поэтому я обернула ее рукавом и вернулась к книге, которую пыталась читать вот уже несколько часов. Это было специальное издание: Клуб нянь путешествовал по стране в трейлерах или кемперах, которые, как мне только что стало известно, представляли собой маленькие дома на колесах. Я начала фантазировать о том, что у меня есть такой дом. Как это было бы здорово, думала я, если бы все мои вещи были в одном месте и оно принадлежало бы только мне! Там, конечно же, была бы Мэрилин, и я возила бы ее с места на место и защищала. Наверное, я даже смогла бы свозить ее на Ист-Ривер, пролив, который видела собственными глазами всего один раз, во время экскурсии по Бруклинскому мосту, а в остальном – только по телевизору и сквозь окна поезда метро. Там Мэрилин, возможно, удалось бы поймать рыбку. И Ба-Ба не пришлось бы оставлять меня в чьих‑то чужих домах. Как бы мне ни нравилось у Лин А-И, идея иметь собственный дом была еще привлекательнее. К тому же я смогла бы возить Мэрилин кругами возле больницы, чтобы мы ни разу не оказались слишком далеко от Ма-Ма. А если бы нас поймали, я просто выкрала бы Ма-Ма и мы уехали бы далеко-далеко, как она и мечтала.

Пока эти образы метались в моем сознании, глаза окончательно перестали видеть черные слова на странице.