You Take, по словам мистера Кейна, очень популярная на свадьбах, но, прочитав ее текст, я не поняла, зачем молодым супругам угрожать друг другу или почему мы должны угрожать своим родителям на собственном празднике. Еще была True Colors, где вроде бы один человек просит другого показать свое истинное «я». Мне было неясно, почему мы должны требовать это от своих родителей. Ма-Ма и Ба-Ба всегда были со мной такими, каковы они на самом деле, и иногда это было страшно. Если они еще что‑то скрывали, то я не хотела этого видеть.

А вот последняя песня казалась мне совершенно оправданной. Пока музыка менялась и набирала мощь, я обшаривала взглядом зал в поисках Ма-Ма. Но там было слишком много лиц и глаз, и все мы стояли на одном уровне. Я отклонялась то в одну сторону, то в другую, разглядывая зрителей, пока не подошел один из учителей и не положил на мое плечо твердую руку. Поскольку мы, встав с мест, развернулись на 180 градусов, алфавитный порядок построения впервые в моей жизни поставил меня в первый ряд.

Когда зазвучал мурлычущий голос Бетт Мидлер, я перестала высматривать Ма-Ма. Вместо этого перевела взгляд вверх, на потолок, и запела во весь свой немелодичный, не попадавший в ноты голос. Однако надолго меня не хватило. Под конец второго куплета, когда мы добрались до слов «красивая улыбка, чтобы скрыть боль», я сорвалась. Но на моем лице было уже столько капель пота, что никто не смог понять, что я плачу.

Впервые с тех пор, как я переступила порог этой школы, в ее столовой вместе со своими одноклассниками, каждый из которых стоял промокший насквозь в уже ставшем прозрачным белом одеянии, я позволила себе плакать от души. Мы кое‑как дохромали до концовки песни, пробормотав слова «спасибо Богу за тебя, ветер под моими крыльями». Всю песню я не отводила затуманенного взгляда от потолка, поочередно то благодаря Бога за Ма-Ма, то умоляя его не забирать ее у меня, как он забирал все, что я любила.

Глава 27

Тамагочи

В лето я вступала с опаской. В отсутствие школьных занятий моей единственной задачей было следить за Ма-Ма и при необходимости как можно скорее вернуть ее в больницу. Я дважды подвела ее. Я не имела права сделать это снова.

Тем летом Ма-Ма сумела‑таки получить собственный диплом, заваливая маленький вращающийся столик у своей больничной койки книгами с пугающими заглавиями вроде «Алгоритмов» – слово, которое я запомнила и произносила как «олгарифмы». День церемонии вручения дипломов выдался на редкость душным, Ма-Ма так исхудала, что черная мантия поглотила ее целиком, и с наших с Ба-Ба мест в зрительном зале мы видели ее крохотное личико, тонувшее в черном море.

Однако окончание ею колледжа ни на что особенно не повлияло: теперь у нее был диплом магистра информатики, но она все равно не могла получить настоящую работу. Ма-Ма искала, но каждый раз у нее спрашивали документы, и она возвращалась домой, громко топая, бормоча, что мы должны найти способ легализоваться, иначе нам придется уехать. А пока ей пришлось снова плевать в кружку Генри И, который в отсутствие Ма-Ма нанял, а потом уволил двух других женщин.

Ма-Ма утверждала, что чувствует себя гораздо лучше, но я замечала все проявления ее телесной слабости: теперь она ела осторожнее и медленнее, больше не вскакивая с места, едва прикончив свою порцию. Она перестала жарить курицу. Она стала пить больше воды. Но, самое главное, она перестала так много разговаривать со мной обо всем, что ее беспокоило. На ее осунувшемся, опавшем лице было написано все, что она мне не говорила и держала в себе. К тому же она стала проводить больше времени вне дома: у нее появилась новая подруга, которая жила на Лонг-Айленде, и Ма-Ма часто ездила к ней в гости.

– Ма-Ма, цзэнь мэ лэ?

Иногда мне удавалось выманить из нее то, что ее угнетало. В другие моменты она держала дистанцию, хмурила брови. Я гадала: может быть, она решила больше ничего мне не рассказывать, потому что я дважды ее подвела?

Ма-Ма указывала, что невзгоды сыпались на нашу семью каждые пять лет: весь прошлый год – из-за ее болезни и операции, а за пять лет до этого – из-за отъезда Ба-Ба из Китая. Нам надо изменить свою жизнь, говорила она, пока не накатила следующая волна.

Я взяла на заметку то, о чем она не сказала вслух: что за пять лет до отъезда Ба-Ба из Китая родилась я. Я то и дело возвращалась мыслями к тому, что Ма-Ма рассказывала мне давным-давно: что они решили родить меня, потому что Ма-Ма уже дважды была беременна и боялась делать еще один аборт. В предыдущие беременности у нее были мальчики, говорила Ма-Ма, но потом в итоге появилась я, девочка.

После этого я много недель представляла себе двух старших братьев. Как здорово было бы иметь их в реальной жизни! Насколько более защищенной я бы себя чувствовала. Как‑то раз я заикнулась об этом в разговоре с Ма-Ма, но она только хмыкнула. «Глупенькая Цянь-Цянь! В Китае разрешается иметь только одного ребенка. Так что, если бы я родила одного из них, тебя бы на свете не было».

Представлять это было уже не так весело, поэтому я начала воображать, что у меня есть сестра-близнец, которая сопровождает меня повсюду. Быть близнецами означало, что я могла родиться, но при этом иметь сестру. Но, разумеется, все это было до того, как Ма-Ма заболела, когда я еще не была поглощена задачей присматривать за ней и заботиться о том, чтобы быть готовой позвонить в 911, как только это понадобится.

Другая перемена в Ма-Ма была приятной. Она всегда оставляла доллар-другой из нашего продуктового бюджета, чтобы купить лотерейный билет. Важно, говорила она, иметь надежду. Но после операции она стала вкладывать в лотерею еще больше денег.

Она разговаривала с адвокатом, говорила мне Ма-Ма, и как оказалось, существуют бизнес-визы, за которые мы могли бы заплатить, если бы у нас было достаточно денег. Я спрашивала ее, сколько нам нужно, потому что, может быть, мне стоит вернуться на работу в «потогонку», но Ма-Ма отвечала, что эта сумма больше, чем я могу себе представить.

По дороге домой с работы Ма-Ма каждый день покупала два-три лотерейных билета, которые стоили вместе пять долларов. Себе она всегда покупала скучный билет – такой, где на маленьком белом листке бумаги