Секунды падали, как капли — кап, кап, кап.

Одна, две, три… Десять… Тридцать… Семьдесят.

Надя не приходила в себя. То, что он делал с ней по всемправилам экстренной помощи, не помогало, а никаких специальных средств у негоне было!

Ну, еще! Ну, давай! Ну, давай же!..

Одна, две, три… Тридцать… Шестьдесят.

Она жива, он знал это совершенно точно. Он даже знал, чтоона видит, думая, что уже умерла! Она видит луг до горизонта, море зеленойтравы, и по ней несутся свободные и прекрасные дикие лошади!..

Ну, давай! Дыши! Ты не умерла! Это тебе показалось!

Я опоздал, я виноват, но помоги мне! Помоги мне хотьнемного!!

И опять секунды, или капли, он уже перестал понимать — кап,кап, кап.

— Ты не умерла, — сказал он сквозь зубы. — Слышишь?!

И ударил ее по щеке, раз и потом еще раз, и голова у неесваливалась на сторону, как у неживой, но он не мог просто так отпустить ее.

— Дыши! — закричал он, как будто она могла его слышать. —Ну?!

И ударил еще.

Ему вдруг показалось, что веки у нее дрогнули. Ему быложарко, пот заливал глаза, он вытер его и посмотрел еще раз.

Черный от удушья рот вдруг искривился, веки сошлись, и онбыстро перевернул ее на бок. Вода выливалась из нее толчками, и, пока Надюрвало, он держал ее на боку, не давал перевернуться, а потом перехватил так,что она свесилась головой вниз, и сдавил ей живот.

Он не мог себе представить, что в обычном человеке можетпоместиться столько воды! Словно она выпила реку.

Ее желтые пальцы, сведенные судорогой, вцепились ему в руку,и, придерживая ее, он чувствовал, как они теплеют, или ему так казалось?

Потом она дышала открытым ртом, коротко и хрипло, и долгопыталась что-то сказать и не могла, а затем все-таки выдавила:

— Я умерла?

— Нет.

— Мне плохо.

— Я знаю.

Телефон был в нагрудном кармане, и Дэн никак не мог достатьего. Он вынул его зубами, а потом перехватил свободной рукой.

— Майор?

— Здесь, сэр.

— Привезите доктора Бенвика на Каменноостровский проспект,сорок три. Пусть захватит реанимационный набор.

— Сэр?!

— Нападение на русскую, начальника службы портье.

— Она.., жива, сэр?

— Да. Поторопитесь, майор.

— Мне не надо в реанимацию, — прохрипела русская. — Ты мнеуже сделал искусственное дыхание.

Дэн Уолш взвалил ее на плечо и понес в комнату, зажигая повсей квартире лампы. Из нее все еще текла вода, и за ними оставался мокрыйслед. Он положил ее на диван и прикрыл первым, что подвернулось ему под руку —скатертью со стола. Когда он сдергивал скатерть, на пол посыпались какие-точашки, на которые он не обратил никакого внимания.

— Я не знаю, что случилось, — выговорила Надежда с усилием.— Какой-то белый саван.., и свет везде погас…

— Я знаю, что случилось, — сказал Уолш. — Не разговаривай.

— Дэн? — вдруг хрипло удивилась Надежда Звонарева. — Этоты?! Ты меня спас?

— Сейчас приедет врач.

Она кивнула и несколько секунд лежала молча, подняв кпотолку восковой нос. Он смотрел на нее. На голых лодыжках, куда не доставаласкатерть, у нее проступали синяки.

— Я жива? — спросила она, не открывая глаз.

— Да.

— Ты меня спас?

— Я вытащил тебя из ванны, в которой тебя топили.

Она открыла глаза и посмотрела на него.

— Я плохо соображаю, — пожаловалась она.

— Я тоже, — поддержал Уолш.

— Кто меня топил, Дэн?

— Показать? — спросил он с яростной любезностью и раздулноздри. — Сейчас, одну минуту.

И ушел в ванную.

Сегодня очень плохой день. Сегодня день сплошных неудач.

Говорят, что так бывает, но у него это в первый раз.

Он ловил террористов и поймал не в меру резвыхгомосексуалистов. Впрочем, одно другого стоит!

Он потерял ключ, который существует в единственномэкземпляре.

Если бы он его не потерял. Надежды Звонаревой, о которой онромантически мечтал в машине, пробираясь по спящему городу, не было бы в живых.

Он знал, что ей угрожает опасность, и знал, какого рода этаопасность и от кого исходит, но ничего не предпринял.

Он был уверен, что у него есть время, не слишком много, ноесть, и просчитался!.. Раз за разом он ошибается, и его ошибки чуть было нестоили жизни человеку. Женщине, к которой он был почти неравнодушен!

Полковник Уолш за шиворот поднял с пола убийцу в мокромбелом саване — тот послушно поднялся — и повел его в комнату.

Надежда, прикрытая скатертью, лежала на диване, и глаза унее были крепко зажмурены.

— Ты хотела посмотреть, — грубо сказал Уолш по-русски. — Ямогу тебе показать.

И он сдернул саван.

Медленно-медленно Надежда повернула голову и взглянула. Налице у нее не отразилось ничего, она только с трудом сглотнула.

— Марья Максимовна, — выговорила она устало. — Но зачемвы?..

Дэн подвинул стул и приказал старухе:

— Сядьте. Если вы упадете, я не стану вас поднимать!

Да где этот чертов Флеминг с доктором Бенвиком?!

Старуха медленно опустилась на стул. Первый раз в жизниНадежда видела ее без шали. На ней были вполне современные тренировочные штаныс завязками и майка с короткими рукавами. Она выглядела как самая обыкновеннаябабка, которая тащила с рынка покупки и попала под дождь.

Обыкновенная, но не до конца, подумала Надежда, однако у неене было сил разбираться, что не так. Она снова закрыла глаза. Марья Максимовнатяжело дышала.

Дэн Уолш молчал.

— Почему? — не выдержала Надежда. — За что? Мы же с вамидружили. Вы меня с Лидочкой познакомили. Я вам печенье покупала!..

Тут она заплакала, закашлялась и прижала скатерть ко рту,чтобы не вырвало.

— Грехи отцов, — сказала старуха мрачно. — Грехи отцов падутна детей. Так оно и вышло.