И Надежда молчала тоже.

— Так, — сам себе ответил Дэн Уолш. — Вы оговорились, когдабеседовали с Надеждой. Она не упоминала о разрезанных фотографиях, а высказали, что они были разрезаны. Узел, которым вы привязали чучело, называетсяюрюкский. Так его завязывают на Ближнем Востоке. Этот узел удобен тем, что егоможно затянуть только снизу. Завязать его нельзя. Вы не могли залезть на стол иименно поэтому накинули на люстру веревку, подтянули чучело и затянули узелснизу. Вы много путешествовали по Востоку, и в вашем доме полно восточныхредкостей, оставшихся от мужа. Вы понятия не имели, что утопить человека вванне не так-то просто, хотя держать его за лодыжки, не давая всплыть, — самыйверный способ. Надя сильная и молодая женщина. Вам пришлось держать ее изо всехсил. У нее остались синяки, и ваша инсценировка все равно провалилась бы!

— Кто ты такой, жалкий иностранец, чтобы судить меня?! —спросила Марья Максимовна с презрением. — Остаться без мужа и без гроша вкармане, когда тебе под сорок! Ты знаешь, что это такое изо дня в деньнаблюдать, как он возвращается домой, но не ко мне, а к ней, которая была напятнадцать лет моложе?! Ты знаешь, каково это — сознавать, что отдала все, и онвзял все, а потом оказалось, что этого мало! Что ему нужно такое, чего яникогда не смогу ему дать?! Ребенок! Маленький, отвратительный, вонючий ребенок!Ему было под пятьдесят, и он захотел этого ребенка и променял меня на него!

— Меня это не слишком интересует, — сказал Дэн Уолш.

Должно быть, майор Флеминг вместе с доктором Бенвиком так ине нашли мост и утонули в Неве при попытке переправиться на лодке.

Марья Максимовна тяжело поднялась и вытянула изуродованныеруки:

— Я была красавица! — закричала она. — Я была самой красивойженщиной в посольстве, и все говорили мужу, как ему повезло, что я принадлежуему! Меня хотели султаны и министры! А он посмел.., отказаться?! Отвернуться отменя?! Как раз когда моя красота начала увядать, он бросил меня, как ненужнуювещь, как использованную тряпку!

— С тех пор прошло много лет, — произнес Уолш. —Успокойтесь.

Марья Максимовна, выставив руки вперед, пошла на него, и этобыло страшно. Так страшно, что он поневоле сделал шаг назад.

— Не-ет! Я сожгла собственное тело, я выжгла ненавистьюдушу, и я почти победила! Если бы не ты, я бы истребила его отродье, и от негона земле не осталось бы ничего, а у меня есть Маша! Я не могла родить, но моядуша живет в моей внучке! Моя внучка осталась бы в его доме, а его внучказахлебнулась бы в ванне, голая и страшная! Во-от, это была бы месть! За все,что он со мной сделал! За все мои мучения! За его предательство и подлость!

— Марья Максимовна! — прохрипела Надежда. — Остановитесь!

Старуха развернулась и взглянула на нее.

— Ты только посмотри на себя, жалкая, страшная обезьяна! —сказала она с презрением. — Ты не женщина! Ты хавронья!

— Кто?! — удивился Уолш.

— Ты жрешь как свинья, — продолжала Марья Максимовна. — Тыработаешь как лошадь и жрешь как свинья! Ты даже не смогла удержать мужчину!

— Вы тоже не смогли, — прохрипела Надежда. — Хотя вы былиженщиной! Вы были женщиной, а сейчас вы чудовище! И я сочувствую вам.

Старуха завыла и бросилась к дивану, но Уолш перехватил ее илегко толкнул на стул.

— Откуда ты узнал? — равнодушно спросила Надежда.

— Сведения о твоем дедушке можно быстро получить вМинистерстве иностранных дел, и я их сегодня получил. Ты мне сказала, что онбыл дипломат, и это все очень упростило. Про ключи мне сказал твой муж. Провнучку in law я догадался, когда встречался с ним, кроме того, я ее видел, иона сказала, что может его позвать. Когда у людей особенные отношения, этосразу видно. То, что она родственница твоей соседки, я выяснил, когда собиралданные на него. Письма, которые он получал и которые ты никогда не видела, опускалив почтовый ящик в тот момент, когда он входил в дом, чтобы Павел мог ихзабрать, а ты нет. Значит, человек, который опускал их, видел, как он входит.Ни на одном из них нет почтового штемпеля. Образца ее почерка, — он кивнул наМарью Максимовну, — у меня нет, но и так все ясно.

Надежда с трудом кивнула. Старуха прикрыла глаза.

— И что теперь? — спросила Надежда после долгого молчания.

— Теперь я должен найти в твоей ванной ключ от лифтов, —сказал Уолш. — Я его потерял, а без него президент Соединенных Штатов никак неможет приехать в гостиницу «Англия».

* * *

Максим Вавилов достал из коробки очередной носовой платок исунул в руки плачущей женщине. Она плакала, наверное, уже минут сорок, а онтолько и делал, что подавал ей платки.

— И вы представляете, — заговорила она, громковысморкавшись, — вы представляете, ничего! Ни звонка, ни письма! И ребенокспрашивает, а я? Что я ему могу сказать?! Уехал в командировку наш папочка!Один раз только и позвонил! Я ему — с ребенком поговори, уродина! А он мне —некогда! Некогда ему!

Она опять заплакала, и Максим достал из коробки следующуюсалфетку. Скомканные мокрые салфетки она складывала в кучку, и кучка вырослауже довольно значительная.

— Значит, с тех пор, как в начале лета вы расстались смужем, он не приезжал и позвонил только один раз?

— Ну да! — горестно сказала бухгалтерша Ира. — Скотина онпоследняя!

Она посмотрела на Максима Вавилова и неожиданно выпрямилась,а до этого все сидела сгорбившись. Она вдруг выпрямилась, поймала своеотражение в стекле посудного шкафа и зачем-то поправила букли. У нее былисильно накрученные светлые волосы, ярко-красная помада и оранжевый лак наногтях.

Наведя таким образом красоту, она вдруг улыбнулась Максиму испросила, не хочет ли он кофе. Он сказал, что не хочет.

— Слушайте, а вы правда по алиментам?..

— Я?! — переспросил оперуполномоченный. — Я, конечно, поалиментам!

— А как же вы по алиментам, если мы даже на развод неподавали?

— А я заранее, — объяснил Максим туманно и добавил быстро:

— А вот в тот единственный раз ваш муж сам вам звонил или выему?

— Да что же это я ему буду звонить, когда он, кобелина, скакой-то лахудрой от меня гулял?! Не стану я ему звонить! Ни за что не стану!

— Значит, он звонил?

— Он.

— А что он сказал?

— Сказал, что все у него нормально и чтоб я ему не звонила.Он на новом месте вроде бы уже, и все у него хорошо! У него-то хорошо! А я тутодна с ребенком! — И она опять собралась заплакать. Красная помада чутьразмазалась вокруг рта, и она вытирала губы осторожно, берегла помаду.