этой участью. Тарковский хотел снимать Кайдановского в своих фильмах, начиная с «Соляриса». Он собирался пригласить Александра для чтения закадрового текста в «Зеркале», дело казалось почти решенным, но потом, режиссер утвердил на эту роль Смоктуновского. Об окончательном выборе исполнителя роли Сталкера существует немало версий. Реальность такова: Андрей Арсеньевич во время поездки в Среднюю Азию случайно встретился с Кайдановским в буфете ташкентской гостиницы и решил, что на этот раз Кайдановский будет у него сниматься обязательно. Кинопробы были возможностью проверить правильность выбора.

Тарковский чувствует себя совершенно больным. Премьера «Гамлета» откладывается на 28 января: Инна Чурикова (Офелия) уехала отдыхать с мужем — кинорежиссером Глебом Панфиловым, не поставив в известность Андрея Арсеньевича. Тарковский винит в этом Панфилова, который представляется ему завистливым человеком, умышленно подстроившим такую неприятность. Убежден, что это не так. Просто для театральных актеров репетиции не являются из ряда вон выходящим событием, это часть повседневной театральной жизни, в которой иногда можно позволить себе какое-то послабление. Но Андрей Арсеньевич заключает иначе: «Нет, все-таки Гений и Злодейство несовместимы!»[335]

В течение следующих дней в жизни Тарковского произошло несколько событий, которым он придал тревожное и мистическое значение.

Четвертого января у Александра Гинзбурга, распорядителя «Русского общественного фонда помощи преследуемым и их семьям», с которым Тарковский был знаком лично, прошел почти 20-часовой обыск. В ходе обыска были изъяты сочинения Солженицына, Сахарова, Набокова, изданные за рубежом журналы на русском языке, обширный личный архив, а также иностранная валюта, подброшенная теми, кто проводил обыск. На следующий день Гинзбург был вызван на допрос, после которого попал в больницу с воспалением легких.

Страна погружалась в духовный вакуум. Но жажда веры становилась все сильнее. Тарковский, сделавший фильм об Андрее Рублеве, в огромной степени способствовал религиозному возрождению в стране. Прежде всего это относилось к православию, но и представители других конфессий в стороне не остались. Люди хотели верить, не очень разбираясь во что. Пышно расцвели разнообразные религиозные и мистические течения, повсюду возникали «учителя», выдававшие себя за антропософов, последователей Штайнера, Рериха, Блаватской, Гурджиева, Кастанеды, Махавишны, Ошо и других духовных наставников.

Восьмого января Тарковский получил записку от неизвестных молодых людей. Они решили начать новую жизнь и считали, что он может им в этом помочь. Андрей Арсеньевич не понимает, почему он должен участвовать в судьбе совершенно незнакомых ему людей.

В России большой талант всегда считался чем-то не вполне нормальным. Таланты вызывали подозрения и недовольство властей предержащих и одновременно притягивали к себе людей изверившихся, ищущих наставления. Случалось, это тяготение становилось взаимным. Достаточно вспомнить любимого Тарковским Достоевского, Толстого или не очень любимого Максима Горького, посвятившего маргинальным типам целую галерею впечатляющих литературных портретов.

К Тарковскому постоянно привязывались странные эксцентричные люди. Непризнанные писатели и поэты, незамеченные актеры, художники-авангардисты, теософы, йоги. Специалисты по спиритизму и столоверчению, психотроники, биоэнергетики, телекинетики, ясновидящие, экстрасенсы, специалисты по снятию сглаза и выведению «психических ядов» из организма, «целители», толкователи сновидений и предсказатели будущего. Он сам относился к этим людям с несомненным и жадным любопытством. Некоторые из таких персонажей были не вполне адекватными или просто психически больными людьми. Встречались и явные шарлатаны. Тарковского как человека чрезвычайно авторитетного и известного они стремились использовать для саморекламы. Увидевшись с ним один раз, они потом утверждали, что он является их другом, пользуется их услугами, находится под их влиянием, черпает энергию и гениальность. Среди тех, кто старался попасть в его орбиту, были и обиженные властью, и связанные с диссидентскими кругами. От прямых контактов с диссидентами Тарковский уклонялся. Андрей Арсеньевич не хотел вникать в проблемы, политического свойства, в причастности к которым он, не без оснований, всегда подозревал КГБ. Но бывали и исключения — например, коллективные письма в защиту Синявского и Даниэля и в защиту Параджанова, подписанные им.

Тарковский интересовался «паранормальными» явлениями. Особенно он был увлечен неким Эдуардом Наумовым, представлявшимся как член-корреспондент Международной академии психотроники. Не знаю, существовала ли таковая в реальности. Он устраивал лекции о телекинезе, телепатии и других подобных явлениях, показывал фильмы о них и даже сидел в тюрьме за продажу билетов на свои неразрешенные лекции. Однажды Наумов показал Тарковскому несколько любительских фильмов. Мне довелось присутствовать на этом просмотре. В них было много сомнительного с точки зрения науки и здравого смысла.

Наибольшее впечатление произвел фильм о шотландском матросе, который после десяти или двенадцати кружек пива, обливаясь потом, громко крякал и хэкал, ударяя кулаком по столу. К голове у него был привязан фотоаппарат, объективом ко лбу. В результате кряканий и хэканий, а может под воздействием пивного духа, этот моряк якобы генерировал какие-то смутные образы, хотя больше это походило на просто засвеченную фотопленку. Помню, как, выходя из просмотрового зала, Рерберг сказал: «Все это дохлые дела. От лукавого они». Тарковский с ним не согласился.

Был там и фильм об известной в ту пору даме-телекинетике Нинели Кулагиной. На столе под ее пристальным взглядом двигались различные мелкие предметы: зажигалка, ложка, коробка спичек. Тарковский, по утверждению звукорежиссера Владимира Ивановича Шаруна, посмотрев этот фильм, якобы произнес: «Ну что ж, финал у „Сталкера“ есть!»

Шарун, помимо высочайшего профессионализма, обладал известными на студии качествами Ноздрева и барона Мюнхгаузена и обожал рассказывать всякие небылицы.

Самого Наумова ждала печальная судьба — в 1997 году он был убит в своей московской квартире. Ходили слухи, что он пал жертвой ревности своего друга.

Все эти страждущие видели в Тарковском пророка, учителя, гуру. И жаждали его совета как человека посвященного, которому открылась высшая истина. Они настойчиво просили его «указать им путь», «наставить на путь истины», «открыть духовные пути» — словом, претендовали на его время, внимание и энергию и вольно или невольно поддерживали мессианские настроения. Настроения эти грели Тарковскому душу, но раздражали и утомляли, подогревали страхи и подозрения, связанные с печальной участью всех пророков.

Молодая пара, явившаяся к нему, состояла из юных созданий, поверивших в режиссера-мессию. Они жаждали его водительства и наставления, совершенно не понимая, что все это Тарковскому ни к чему и заниматься их проблемами он не будет.

Он поглощен репетициями и даже со знакомыми старается не общаться без особой необходимости. К тому же у него взломали почтовый ящик. Он гадает, что это: «обычное хулиганство или происки Г[ос]. Б[езопасности]?»[336] Чтобы оправдать регулярно исчезающие письма из разных стран с приглашениями на фестивали и предложениями о сотрудничестве? События и аресты последних дней, о которых он узнавал по зарубежному радио, поддерживали его опасения и тревоги. Во многих своих проблемах Тарковский подозревал КГБ.