необходимые для работы в экспедиции. Через пару дней мы с ассистентом режиссера Борисом Абаровым вылетели в Душанбе.

* Александр Боим: Каждый день в восемь утра, когда приходили рабочие, я уже встречал их в павильоне, и уходил со студии бог знает когда. Работали в две смены. Мы измучили тогда весь отдел декоративно-технических сооружений «Мосфильма». Была проделана огромная работа. Например, в квартире Сталкера не было ни одной двери, ни одного окна, взятого на фундусном[341] складе, как это делалось в обычном фильме. Причем это должны были быть не советские ширпотребные окна, а рамы предпочтительно дореволюционной работы. Я ездил по выселенным и обрушенным домам, вынимал окна и двери с нужной фактурой, собирал их по всей Москве, привозил на студию и вставлял в декорацию. Для этого приходилось менять всю архитектурно-фундусную систему, принятую на студии, потому что они не соответствовали существующим типоразмерам. Но зато на них была печать времени и подлинности. И студия шла на это, потому что сверху был дан приказ: Тарковскому делать все, что он захочет. Менять фактуру стен, многократно переделывать, перекрашивать и т. д.

Это была кропотливейшая работа, которую на моей памяти никогда и ни для кого на «Мосфильме» не делали. В той же «Квартире Сталкера» тратилась уйма времени, чтобы довести до фантастической кондиции фактуру многометровых стен, которые в кадре оказывались на секунду-другую, вскользь, на быстром проходе или панораме. Мы, например, выстроили огромный сводчатый коридор, по которому Сталкер должен был быстро пройти всего один раз, уходя из дома. И потом три недели обмазывали его гипсом, покрывали лаком, сушили тепловентиляторами, чтобы трескалась штукатурка, затирали ее графитом и чугунной пылью. Я не знаю ничего сопоставимого по тщательности обработки и доведению до нужных кондиций всех деталей декорации с тем, что делали для Тарковского в «Сталкере», а до этого в «Зеркале» (художник Николай Двигубский).

Параллельно со строительством декорации в павильоне мы готовились к натурным съемкам в Средней Азии. Заготавливали конструкции и материалы. Я должен был присоединиться к Калмыкову и Абарову с художником-декоратором, рабочими, малярами и бутафорами после окончания павильонных съемок «Квартиры Сталкера». Мы должны были вылететь туда с реквизитом, техникой и инструментами, чтобы сразу начать строить там декорации и декорировать среднеазиатскую натуру.

Обычно режиссеры перед началом съемок днюют и ночуют на студии. Тарковский стал появляться в съемочной группе на два-три часа. Мы все работали не покладая рук. Я помню, как принес для съемки выбранные мной постельные принадлежности. Они были чистыми и белыми. Рерберг засомневался — белье слишком белое и будет «тянуть в синеву». Пришлось показать его Тарковскому — он решительно поддержал Гошу: «Обязательно его подтонируйте». Мы заварили полпачки чая, развели его в большой ванне, замочили белье. После этого оно производило впечатление прослужившего лет пять. Но я уже знал, что цветовосприятие человеческого глаза и кинокамеры существенно отличаются. И действительно, в фильме то, что белье не белое, почти не заметно.

Отъезд в Таджикистан требовал быстрого подбора вещей, необходимых для тамошних съемок.

* Роман Калмыков: В Душанбе мы побывали во всех республиканских инстанциях, договорились о съемках, заручились их помощью и поддержкой. Таджикистан (тем более советского времени) — не та страна, где что-то можно сделать без прямого указания центральной власти. Без команды из Душанбе ни один местный руководитель нам бы ничего не дал и не позволил. Я сходил на прием ко второму секретарю ЦК компартии Таджикистана. Он принял меня очень радушно и дал соответствующие указания.

Затем я встретился с председателем местного Госкино, который оказался очень недоволен и страшно на меня обиделся, что я не пришел сначала к нему, а действовал, как он сказал, «через его голову». Он был в ярости, орал и грозился позвонить Ермашу, потому что я, по его мнению, нарушил субординацию. Два часа он раздраженно объяснял мне, что я должен был первым делом явиться к нему, а потом уже он сам пошел бы со всеми необходимыми бумагами ко второму секретарю ЦК. И они бы все решили. А так непонятно, зачем он тут сидит, если всякий, кому не лень, по своему желанию идет ко второму секретарю ЦК республики. В конце концов, с большим трудом, его мне тоже удалось как-то уговорить. Восток, действительно, дело тонкое.

После этого были визиты уже к местным начальникам — рангом пониже. Те, как только видели бумаги из Душанбе, сразу становились приветливы и доброжелательны. В общем, к началу экспедиции все местные начальники твердо обещали нам помощь и поддержку. В Азии без этого никуда. Через пару дней мы были в Исфаре и начали подготовку экспедиции.

Доброжелательный прием представителя съемочной группы в Душанбе свидетельствовал, что этот визит был основательно подготовлен из Москвы. В таджикский ЦК наверняка были звонки из «Мосфильма», Госкино, а то и из Отдела культуры ЦК КПСС. Без этого местное начальство вряд ли так рассыпалось бы в любезностях. Там жили своими проблемами, своими иерархиями, по своим законам, и, кроме нескольких кинематографистов, учившихся в Москве, мало кто знал и понимал, кто такой Тарковский, а потому и помогать ему без основательной накрутки сверху местные партийные феодалы не стали бы.

Театральные мигрени и поиски реквизита

К концу января (срок сдачи спектакля) Тарковский убежден, что в театре все складывается очень плохо. Причиной тому

Захаров, видимо. Хочет заменить Солоницына и Терехову в «Гамлете». Я не хочу. Вплоть до снятия спектакля.

Театр не хочет пойти мне навстречу, назначив спектакли на субботу (на время съемок в Исфаре). Он ни шагу не хочет сделать мне навстречу[342].

Тарковский в очередной раз впал в раздражение. Он пришел в чужой монастырь, не зная театральных условностей, обычаев, иерархии и все делая вопреки принятым традициям, на свой лад, к чужому мнению не прислушиваясь, требуя от артистов «не играть». Его ожидания встречной радости удивляют.

Андрей Арсеньевич обвиняет Марка Захарова в желании заменить его актеров. На самом деле Захаров хотел иметь второй состав исполнителей, чтобы спектакль не приходилось отменять в случае болезни кого-либо из актеров. Отсутствие второго состава ставило театр в прямую зависимость от единственных исполнителей. Марк Анатольевич испытывал немалое давление на этот счет со стороны дирекции театра, для которой любая отмена спектакля — это чрезвычайное происшествие, скандал и финансовые убытки. Захаров был обязан прислушиваться к мнению труппы. И противопоставлять себя всем, как это демонстративно делал Тарковский,