Ее глаза сводили с ума. Они всегда сводили его с ума, с самого детства. Им не было сил лгать. Перед ними невозможно устоять. Они завораживали и вынуждали открывать потаенное.

Она чуть сжала его руку, и Энтони сорвался.

— Я люблю вас больше жизни! — очень четко и звеняще искренне выговорил он.

— Я знаю, что не должен, что не имею права, и если вы!.. Только скажите, мисс Уивер, и я больше никогда не потревожу вас подобными вещами! Но если у меня есть хоть малейший шанс добиться вашего расположения…

К совершеннейшему его восторгу Элизабет вдруг покрылась краской и спрятала лицо у него на плече.

— И теперь ничего не понимаете, барристер Рид? — прозвучал оттуда чуть насмешливый упрек. Сердце скакнуло, в ушах раздался хрустальный звон.

Энтони обхватил ее голову, заставил на себя посмотреть. И просто растворился в лукавой счастливой улыбке на ее лице.

— Лиз! Angelo mio!

Она потупилась от его пылкости. Энтони ткнулся лбом ей в лоб, глубоко дыша и стараясь совладать с собой, как надлежало британскому джентльмену. Но близость обожаемой девушки толкала лишь на привычные глупости, и Энтони уже губами ощутил трепет ее виска, тепло ее щеки, легкое подрагивание ее губ, клянясь себе остановиться — через секунду… через еще одну… через самое крохотное мгновение…

Но искушение было слишком велико.

Он судорожно вдохнул — и накрыл ее губы своими.

Pazzo**!

До помолвки, без ее согласия! Рискуя навсегда потерять ее уважение и быть вызванным на дуэль ее отцом!..

Но Элизабет не оттолкнула. Сжала лацканы его сюртука, потянула к себе, словно запретив отдаляться. Лишила последнего самообладания.

Энтони упивался ее доверием, ее взаимностью, этим упавшим с неба чудом, не в силах отказаться, отпустить, дать хоть секунду продыху. Никакие сны, никакие мечты не могли сравниться с этим ощущением безграничной эйфории. Нежные, волнующие — ее губы затягивали, лишая всякой воли и заполняя душу верным вызывающим счастьем. Только Элизабет могла его дать! И не поскупилась, не подвела…

И снова этот восторг в глазах — такой, что невозможно вынести!

Элизабет уткнулась ему в плечо.

Не с ней, не наяву. Она всегда гордилась своей сдержанностью — но что та могла противопоставить страсти Энтони? Неправильной, неприемлемой, но такой сладкой, такой острой, что кружилась голова, а сердце билось в сто крат быстрее, пропуская через себя жадную первозданную радость и пробуждая новую Элизабет. Ту, которой было мало одних только взглядов и тонких намеков. Ту, которая жаждала ощущений, которая жила ими, впитывая прикосновения, напиваясь поцелуями, дыша лишь в крепких объятиях. Тех самых, в которые сейчас заключил ее мистер Рид, словно бы не меньше нее ошеломленный их первым поцелуем.

— Я напугал вас, il mio cuore***?

Кажется, в таком вопросе должна была сквозить озабоченность. Но голос Энтони лучился беспредельным счастьем, и Элизабет не совладала с проснувшимся кокетством.

— После таких поцелуев вы, как честный человек, просто обязаны на мне жениться! — выдала она и тут же замерла, поняв, что нарушила все правила приличия и выставила себя охотницей за мужчинами. Однако Энтони только крепче стиснул руки и прижался щекой к ее виску.

— Пойдете за меня, ангел мой? Я все сделаю, чтобы вы были со мной счастливы!

Ох, Элизабет и не думала, что эти фразы могут быть такими теплыми и уютными.

Совсем как объятия произнесших их мужчины.

— Миссис Энтони Рид? — лукаво спросила она и, чуть отодвинувшись, коснулась пальцами его лица. Осторожно погладила, не скрывая удовольствия. — У вас такое красивое имя, что так и хочется согласиться. Однако вам придется пообещать, что на свадьбе вы будете не в черном. Иначе все решат, что женитьба на мне для вас — горькая повинность.

Энтони улыбнулся, перехватил ее руку, прижался к ней губами.

— Как прикажете, счастье мое! Я готов сжечь все черные сюртуки и превратиться в лондонского денди, лишь бы услышать от вас долгожданное «да».

— Такое уж и долгожданное? — хитро уточнила Элизабет и тут попала в плен к голубым глазам. Зарделась, чувствуя, как растекается по груди тепло и пока еще неопределенное предчувствие. Потупилась, скрывая собственное счастье. И прошептала то самое, заветное.

Да…

Энтони выдохнул.

А он и не надеялся. Смотрел на своего ангела издалека, не смея приблизиться и совершенно точно зная, что никогда не добьется взаимности. Они были из разных миров и не имели точек соприкосновения. Энтони мог лишь восхищаться ей, как звездой на небе, не смея оскорбить собственными желаниями.

Только вдруг оказалось, что желания у них одинаковые. И что Элизабет приятна его близость. И что она ждет не поклонения, а обычной человеческой любви, которой у Энтони было в избытке. И что… он способен сделать ее счастливой, и осознание этого дарило едва ли не больший восторг, чем ощущения от ее отзывчивости.

— Лиз!..

Она бесстрашно вздернула подбородок и снова отдалась его губам, не обманувшим даже самого сокровенного желания. Наверное, никто, кроме Энтони, не позволил бы себе столь жадного проявления любви, да только он словно бы чувствовал ее и делал то, в чем нуждалась она, оставляя за бортом предрассудки и отдавая всего себя для ее блаженства. Самый удивительный мужчина на свете!

Ее мужчина…

Сколько они так сидели, просто обнявшись, и молчали, постигая бесконечную прелесть обретения, Элизабет не знала. Лишь осторожное цоканье подков о лесные камни заставило их оторваться друг от друга и вспомнить о действительности. Элизабет обернулась на звук: по тропинке шел умчавшийся Везувий, склонив голову и словно бы виновато поглядывая на сброшенного хозяина.

— Ах ты, пакостник! — вскочила на ноги Элизабет: каким бы счастьем ни обернулось для нее происшествие с Энтони, а уж слишком страшными могли быть последствия падения, чтобы простить его виновника. — У тебя лучший хозяин в мире! Он тебя холит, лелеет, по холмам выгуливает, свежей травки не жалеет, даже о сердце твоем лошадином заботится — а ты чем ему отвечаешь? Бессовестная скотина! Вот как продаст он тебя какому-нибудь фермеру, будешь землю пахать или коров пасти! Горячая аленнинская кровь!

Энтони рассмеялся. Элизабет подступала к Везувию с явным намерением отвесить ему пару оплеух и столь забавно отчитывала, что удержаться было невозможно. Энтони поднялся, уже сочувствуя собственному коню и понимая, что его надо спасать. Попасть в немилость к мисс Уивер было весьма опасным делом, и Энтони успел прочувствовать это на себе в полной мере, а потому шагнул вперед, готовя в защиту Везувия речь, да так и замер, не сказав ни слова. В груди заскребло мерзким предчувствием.

Напряженная, побледневшая, Элизабет обернулась, сжимая в руках порвавшуюся цепочку. На той висела вытершаяся монетка с отверстием посередине.