— Дайте мне один день, Энтони, — попросила она. — Вечером я поговорю с папой. Он заслуживает того, чтобы узнать эту новость от меня, а не в суматохе от случайных людей.

Она протянула ему руку, надеясь на понимание, и с облечением улыбнулась, когда он взял ее и поднес к губам. «Мой ангел», — беззвучно проговорил он, и Элизабет отчаянно пожалела о том, что не может снова прижаться к его груди и скрасить вынужденную отстраненность еще несколькими минутами безграничной нежности.

Джозеф между тем отошел наконец от Везувия и довольно-таки угрюмо предложил возвращаться. Элизабет бросила на него удивленный взгляд, не понимая, чем может быть вызвана такая реакция. Кажется, раньше он с большим усердием старался открыть ей глаза на отношение Энтони и вряд ли теперь мог быть недоволен их примирением. Однако брови у Джозефа были сведены, и сам он бросал на старшего товарища столь многозначительные взгляды, что Элизабет невольно становилось не по себе. Она не думала, конечно, что Энтони отвернется от нее из-за проблем с помощником, но желала их ему в последнюю очередь. И в этом опасении к моменту возвращения к гостям, кажется, сумела принять достаточно встревоженный вид, чтобы обмануть всех истинной причиной своего отсутствия.

Ей пришлось взять на себя основной рассказ о произошедшем: Эмили в соответствии с обещанием лишь подтверждала слова старшей сестры, а Джозеф и вовсе ограничивался редкими кивками, и то исключительно после личного обращения к нему Эмили. В остальное время он столь внимательно следил за привязанным недалеко Везувием, словно только и ждал от того нового сумасбродства, чтобы расквитаться за несчастье, произошедшее со старшим товарищем. Везувий, однако, спокойно жевал траву и вообще вел себя самым безупречным образом, и Элизабет никак не могла понять, что за сила около часа назад вынудила его взбунтоваться.

Она по-прежнему чувствовала свою вину за столь непредсказуемого коня и рассчитывала в случае чего предъявить отцу претензию за выбор такого подарка, хотя и очень надеялась, что шантаж не потребуется. Элизабет любила отца и не представляла свою жизнь без его благословения. Однако и отказываться от Энтони она не собиралась, какие бы новые препятствия ни придумал Томас Уивер. Нет, она должна была сделать все возможное, чтобы помирить двух самых главных мужчин в своей жизни и позволить им снова оценить друг друга.

И Элизабет знала, какие слова сказать отцу. Она носила их в сердце и с нетерпением ждала момента, чтобы выпустить на волю. Это были слова о неоспоримых достоинствах Энтони, покоривших ее душу и принесших ей сегодня столько счастья, сколько невозможно было и представить.

Они расположились за столом на своих прежних местах, но теперь Элизабет села так, чтобы возвратившийся чуть раньше Эшли не имел возможности чересчур сильно приближаться к ней, а также завладевать исключительно ее вниманием, вынуждая Энтони ревновать и изводиться от бессилия: слишком хорошо Элизабет знала, насколько это ужасное чувство, чтобы добровольно становиться причиной мучений любимого. И, судя по благодарной улыбке, Энтони оценил ее старания.

Вот только, оставшись без предмета своих притязаний, Эшли вспомнил о любимом развлечении.

— Это ваша благородная кровь, мистер Рид, так благоухает лилиями и фиалками?

— грубовато поинтересовался он, растянувшись у стола и обрывая лепестки у поздней маргаритки. Элизабет одарила кузена негодующим взглядом и тут же виновато посмотрела на Энтони, опасаясь вспышки, однако на его лице была написана лишь безмятежность.

— Бог с вами, мистер Ходж, — совершенно спокойно ответил Энтони. — Моя кровь не отличается от вашей ни по цвету, ни по запаху. Лилиями же и фиалками я обязан неким Риммелям, создавшим самое необычное дезинфицирующее средство на свете. Думаю, если вы попросите, доктор Харви с удовольствием поделится с вами удивительными свойствами этих цветов, и вам в будущем не придется щеголять собственным невежеством в столь приятной компании.

Доктор Харви, давно проникшийся к Энтони приязнью, с готовностью подтвердил его слова, и Элизабет с трудом подавила улыбку, представляя, как должно было вытянуться лицо кузена. Она вовсе не желала для Эшли унижений, но он сам на них напрашивался, и Элизабет могла лишь бросить на Энтони одобрительный взгляд. Она понимала, сколь тяжело его положение в свете агрессии Эшли и опасений оскорбить дорогих ему людей слишком вызывающей защитой, и восхищалась его умением держаться золотой середины. Даже папа сейчас, кажется, был на стороне Энтони, и Элизабет во что бы то ни стало хотела сохранить это его отношение.

И Эшли, как ни странно, неплохо ей в этом помогал.

Очевидно, не подозревая, сколь болезненна для Томаса Уивера тема непослушания Везувия, он прошелся по неспособности барристера Рида договориться даже с собственной лошадью, не обращая никакого внимания на то, что с каждым его словом дядя становился все мрачнее. Видел ли это Энтони, Элизабет тоже не знала, однако ответ его был самим милосердием:

— Ну что вы, мистер Ходж, это Везувий не смог отговорить меня умерить пыл хотя бы по достижению рощи. Он-то понимал всю опасность скачек по узкой лесной тропинке, а меня подгоняла мысль о том, что мисс Уивер может замерзнуть без своей шали, и я не слушал никаких увещеваний.

Элизабет смотрела на него с восхищением, забыв о том, что они отнюдь не одни в этом мире и даже на этой поляне, но за быстрый взгляд веселых голубых глаз она была готова отказаться от собственной просьбы. Хотелось прямо сейчас протянуть Энтони руку, подвести к отцу и испросить позволения на их обоюдное счастье. Не мог же папа не понять! И его резкое обрывание новой колкости племянника было лучшим тому подтверждением.

— Хватит, Эшли! — непререкаемым тоном сказал Томас Уивер. — Не жалеешь нас

— пожалей Эмили! Уж она-то подобного пренебрежения с твоей стороны точно не заслуживает!

После этого разговор перешел на более легкие темы, а вскоре и вовсе иссяк, обозначив время возвращения домой. Воспользовавшись всеобщими сборами, Элизабет подошла к Энтони.

— Спасибо за ваше понимание! — не имея возможности коснуться его руки, нежно улыбнулась она. — Мне ужасно стыдно за Эшли, и я надеюсь только, что вы не станете принимать его слова близко к сердцу. Все-таки вы его сегодня обыграли по всем фронтам.

Энтони усмехнулся: против последнего утверждения возразить было нечего. И шаль вроде как он нашел, и мистера Уивера на свою сторону привлек. И Элизабет завоевал, в сравнении с чем любое другое достижение или неприятность казалась лишь каплей в море.

— Не волнуйтесь, мисс Уивер, мнение людей, подобных Ходжу, волнует меня в последнюю очередь, — сказал он. — Надеюсь только, что оно не окажет на вас с мистером Уивером такого влияния, чтобы завтра вы отказались принять меня.

Это был весомый камень в сад Элизабет, но Энтони не мог не помнить, какую роль в его судьбе сыграло предыдущее выступление Ходжа. И не понимать, столь более выгодным положением по сравнению с ним тот обладает, живя в одном доме с Томасом Уивером и его дочерьми и имея возможность склонять их на свою сторону в отсутствие соперника. И, рискуя обидеть Элизабет, он все же хотел услышать ответ.