Она снова приникла к нему, безмерно радуя Энтони. Он ничего не мог поделать со своим темпераментом, ему постоянно хотелось ощущать ее тепло, ее близость, но правилами подобные сумасбродства даже супругам предписывались лишь в самых крайних случаях, а Энтони скорее умер бы, чем оскорбил своего ангела новыми дерзостями, если бы она не считала иначе. Не искала его близости. Не пользовалась любым предлогом, чтобы оказаться в его объятиях. Не дышала у его груди так часто и коротко, словно желала того же, что и он.

Какие уж тут правила?

— Лиз, — пока еще осторожно, едва слышно, прикоснулся он губами к ее губам, остановите меня, если нужно. Я не хочу оскорбить вашу стыдливость. Но с вами я забываю, что стал англичанином.

Элизабет слишком хорошо понимала, о чем он говорит. «Благонравная девица», «показательная холодность», «чтобы незадачливый кавалер даже думать не смел»… Но все это было не про них с Энтони. Не об их чувствах. Не для их настоящего!

— Разрешаю вам наедине со мной вспоминать о своих итальянских корнях, — поражаясь собственной смелости, шепнула она, а потом еще и пристроила руки ему на шею, чтобы не упустить ни одной секунды обещанного удовольствия.

Энтони крепче сжал объятия и обжег ее губы с трудом сдерживаемой страстью.

— Это так опрометчиво, мой ангел, — пробормотал он с легкой хрипотцой, бросившей и Элизабет в жар. Господи, какой разной может быть любовь — и какой упоительно сладкой!

— Я вас разочаровала? — с просыпающимся лишь с Энтони кокетством спросила она.

— Вы меня покорили! — выдохнул он и покрыл наконец ее губы пылкими опьяняющими поцелуями.

*Вы опять меня спасаете (ит.) **сумасшедший (ит.)

***сердце мое (ит.)

****Господи, да за что? (ит.)

Осторожное пофыркивание Везувия вернуло их на землю, напомнив о том, что они и так уже отсутствовали в обществе слишком долго, чтобы это могло остаться незамеченным. Рана на голове Энтони, конечно, представлялась весомой причиной для задержки, однако и ее нельзя было перевязывать бесконечно.

— Папа будет очень расстроен, узнав о поведении Везувия, — огорченно заметила Элизабет. — Он так тщательно выбирает лошадей: изучает родословные, смотрит характеристики, лично проверяет каждую. Мы были уверены, что Эшли тогда просто поторопился с объездкой: Везувий только притирался к новой семье и, конечно, хотел показать себя. Папа всегда дает купленным лошадям пару месяцев для привыкания, но приближались Королевский скачки, и Эшли жаждал их выиграть, а у Везувия были все шансы…

Ну как было снова — хоть на полминуты — не привлечь ее к себе и не прижаться утешающе к мягким волосам?

— Не берите в голову, — попросил Энтони, когда Элизабет уютно устроилась у его груди — чувство, равного которому больше не существовало. — Мы поговорим с Везувием по-мужски и выясним причины взаимного недовольства друг другом. Не думаю, что мистеру Уиверу стоит знать о непослушании его воспитанника. Мы вполне можем сослаться на мою неуклюжесть.

— И кто этому поверит? — улыбнулась Элизабет, осторожно поглаживая его по сюртуку — словно заговаривая от беды. — Куда вы только летели, не разбирая дороги? Пикник же еще не закончился. Уж не случилось ли чего?

Энтони мотнул головой, заверяя ее в полном здравии остальных приглашенных на праздник. Однако у Элизабет был и второй вопрос, и ответ на него она ждала с не меньшим нетерпением. И лгать тут было нельзя.

— Собирался отбить вас у Ходжа! — чувствуя, как запылало лицо, брякнул Энтони. — Скажете, болван?

Она посмотрела на него то ли с удивлением, то ли с непониманием — и вдруг обхватила за пояс и прижалась еще крепче.

— Мне никто не нужен, кроме вас, Энтони! — с таким жаром произнесла Элизабет, что у него перехватило дыхание. — Эшли — мой кузен, и я не могу делать вид, что мы с ним незнакомы. Но вам нет нужды изводить себя из-за этого. Он был моим братом, братом и останется.

Энтони с силой прошелся руками по ее спине и снова сомкнул объятия. Почему он решил, что она просто посмеется над его страхами и не станет ничего объяснять? Все поняла, на все вопросы ответила. Кроме, пожалуй, одного.

— Как вам удалось от него избавиться? — так и не подавив раздражения, спросил он и тут же тряхнул головой, понимая, что переходит границы дозволенного. — Лиз, простите, я… знаю, что совсем чужой вам в отличие от мистера Ходжа…

Элизабет улыбнулась.

— Вы давно перестали быть чужим, Энтони, — призналась она. — И я не потребую от вас уступок по отношению к Эшли. Если вам захочется отправить его покормить уточек, это ваше право. Я же лишь невероятно расстроилась из-за того, что где-то по дороге потеряла шаль.

Энтони усмехнулся. Он сегодня осрамился так, как, пожалуй, никогда еще не бывало. И птенцы эти, и падение с лошади, и неспособность объясниться с Элизабет.

И опять ей хватило великодушия закрыть на все это глаза.

И принять его чувства.

— Ту самую, что собирались пустить на бинты? — вдохновленно спросил он.

— Ту самую, — подтвердила Элизабет и столь очаровательно улыбнулась, что не осталось никаких сил ей сопротивляться.

— И все-таки я болван, — пробормотал Энтони, отыскивая ее губы.

Узкая лесная дорожка надежно скрывала от посторонних глаз, и можно было идти совсем рядом, соприкасаясь плечами и держась за руки. Лучше этого сейчас и придумать ничего было нельзя.

Когда впереди показался просвет, Энтони вдруг прижал ее пальцы к губам, и Элизабет узнала, чем в последние минуты была вызвана его молчаливая задумчивость.

— Я хочу поговорить с вашим отцом, — очень серьезно сказал он. — Теперь, когда вы дали мне свое согласие…

— Ох нет, нет! — вырвалось у Элизабет, и она безотчетно сжала его руку, стремясь избавить от обиды. — К сожалению, папа вчера превратно истолковал нашу с вами встречу…

Энтони побледнел. Элизабет осеклась.

— Лиз, простите меня, ради бога! — в сильнейшем волнении выдохнул он. — Я повел себя, как свинья. Но поверьте, у меня не было намерения задеть вас! Я просто…

Она приложила ему руку ко рту и покачала головой.

— Я сама виновата. Мне надо было вначале…

Энтони прижал ее к себе, не давая вздохнуть и продолжить говорить. Обжег губами висок.

— Это только мой грех, Элизабет! — непререкаемым тоном заключил он. — Моя слабость и мой страх быть не принятым вами. И я пойму мистера Уивера, если он откажет мне в своей милости и вашей руке. Но я больше не отпущу вас, Лиз! И если все мое искусство красноречия не поможет убедить вашего отца в новом доверии…

— Возьмете меня бесприданницей? — улыбнулась ему в плечо Элизабет. Мысль о том, что он смирится с неожиданным препятствием, исчезла так же быстро, как и появилась: Элизабет не могла больше сомневаться в Энтони.