Однако неизбежная тенденция состоит в том, что циркуляция прибавочного продукта тормозится экономическими и социальными сбоями в механизмах, обеспечивающих создание прибавочной стоимости. Вольф приводит впечатляющий пример теократической Мексики (Wolf, 1959, 106): «Основной источник мощи находящегося во главе священных городов духовенства несомненно заключался во власти над умами и священными предметами, употребляемыми для общения с богами. Но у идеологической власти в чистом виде есть свои ограничения…Теократическое общество объединило священный город и сельскохозяйственные угодья, духовников, торговцев, ремесленников и крестьян, людей, говорящих на разных языках, пришлых чужаков и граждан. Перемешивая эти элементы, оно также неизбежно вбрасывало зерна внутреннего раздора и бунтарских настроений… Система теократического общества имела и еще один фатальный изъян: внутренний дисбаланс между священным городом и селом, между центром и провинцией. В конечном счете города цвели и богатели за счет труда и урожаев сел. Нельзя сказать, что богатства, концентрируемые в городах, совсем не возвращались в сельские районы. Кое-как подкармливать подданных нужно в любом обществе…Все возрастающий разрыв между центром и провинцией не означал полного расцвета центра при совершенном обеднении деревни. Они оба развивались во взаимодействии друг с другом; но центры росли быстрее, пышнее, демонстративнее…В сложных обществах такое столкновение надежды с безнадежностью толкает подданных против правителей, богатых против бедных, а провинцию и периферию — против столицы и центра. На фоне наливающегося мощью и богатством центра периферия выглядит бледно. К тому же на периферии обычно ослаблен правительственный и религиозный контроль; именно там недовольство может набрать силу и приобрести организованную форму. Здесь рычаги управления центра и его механизмы принуждения слабее всего. Теократическое общество стало свидетелем такого восстания периферии против центра. Клапаны открылись…»

Подобный структурный изъян присущ всем перераспределительным экономикам. В этом, например, состояла суть проблемы выживания Римской империи, а многие, менее урбанизированные общества в конце концов развалились из-за неспособности справиться с внутренними структурными недостатками способа их экономической интеграции (ср.: Johnson, 1970). Изъяны такого рода не характерны исключительно для перераспределительной экономики: в рыночном обмене как способе экономической интеграции они проявили себя многочисленными экономическими кризисами XIX века, ужасами Великой депрессии и постоянным и потенциально опасным чередованием платежных и денежно-кредитных кризисов в современном мире. Любой способ экономической интеграции содержит в себе потенциал разрушения условий собственного существования. Эта способность указывает на структурные изъяны и в перераспределительном, и в рыночном обмене, могущие привести к серьезным и, возможно, тотальным нарушениям в циркуляции прибавочного продукта, на которой зиждется урбанизм.

Этот структурный изъян, как представляется, проявляется наиболее очевидным образом в период экспансии. Перераспределительная структура Римской империи частично сохранялась благодаря расширению границ империи, тем самым сглаживая неудовлетворенность на периферии. Как только расширение прекратилось, кризис не заставил себя долго ждать. Другие перераспределительные общества пытались сохранить идеологический контроль в рамках достаточно стабильной пространственной экономики, используя комбинацию военных действий и идеологического пресса. Капитализм, однако, показал свою непреодолимую склонность к экспансии; поскольку само его существование зависит от того, будет ли оборот прибавочной стоимости создавать новую прибавочную стоимость, он должен расширяться, чтобы выжить. Поэтому мы наблюдаем процесс вызревания и последующего преодоления противоречий через экспансию (см. выше окончание раздела «Прибавочная стоимость и концепция прибавочного продукта»). Экспансия означает поступательное проникновение рыночного обмена, все больших объемов аккумулированного прибавочного продукта и изменения в циркуляции прибавочной стоимости по мере открытия новых возможностей, внедрения новых технологий и появления новых ресурсов и производственных мощностей. Урбанизм, как мы видели, играет важную роль в этом процессе. Город работает как генерирующий центр, вокруг которого создается оптимальное пространство, из которого извлекаются все возрастающие объемы прибавочного продукта. Общий экономический рост предполагает желание и способность жителей городского центра пускать прибавочную стоимость обратно в оборот таким образом, чтобы город функционировал как «полюс роста» для окружающей экономики. Происходящий в результате рост изменяет каналы, по которым течет прибавочный продукт, направление и объемы этих потоков. Раньше изменения в циркуляции прибавочного продукта, сопряженные с экономическим ростом, были масштабны и в объемах, и в смысле пространственной реорганизации. Географические модели циркуляции прибавочного продукта изменялись как под воздействием экономического роста, так и в результате природных катаклизмов, войн и т. п.

Географическая модель циркуляции прибавочного продукта может, следовательно, пониматься исключительно как существующая в определенный момент процесса. И если в этот момент времени какие-то города занимают определенные позиции в системе циркуляции прибавочного продукта, то уже в следующий момент их позиции могут измениться. Урбанизм как общее явление стоит рассматривать не как историю отдельных городов, а как историю системы городов, внутри, между и вокруг которых циркулирует прибавочный продукт. Когда Флоренция начала терять свою значимость, стали подниматься Нюрнберг и Аугсбург, когда ситуация ухудшилась для Антверпена, в гору пошел Амстердам, а когда кончился расцвет Амстердама, на место главного арбитра в обращении прибавочного продукта вышел Лондон. Поэтому история отдельных городов может быть понята только в контексте обращения прибавочной стоимости в определенный момент истории внутри системы городов.

Маркс утверждал, что «в средние века… деревня как таковая является отправной точкой истории, дальнейшее развитие которой протекает затем в форме противоположности города и деревни» (Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 46. С. 272). Это глубокая мысль. Феодальная экономика, доминировавшая в средневековой Северной Европе, состояла в основном из разбросанных в шахматном порядке самодостаточных и преимущественно аграрных экономик, в которых перераспределение происходило либо в самом поместье, либо на чуть более высоком уровне феодальных вотчин (Bloch, 1961). Немногочисленные высшие органы власти — главными из которых были церковь и Священная Римская империя — не особо внимательно контролировали эту крайне фрагментированную экономику. Прибавочный продукт на поддержку разных элементов сословного общества взимался как оброк (десятина), барщина или крепостной труд, а привилегиями наделялись обладатели земли (передаваемой по наследству) и статуса в церковной иерархии. Военный и идеологический контроль усиливали друг друга и служили единению общества. Городские центры, которые тогда уже появились, представляли собой в основном укрепления или религиозные центры; иногда церковь и крепость объединялись для усиления своего влияния. Но бо́льшая часть извлекаемого прибавочного продукта не концентрировалась в городах, а оставалась распыленной по поместьям.