Наряду с этими локальными перераспределительными феодальными экономиками существовала совсем другая географическая модель циркуляции прибавочного продукта. Эта модель была связана с торговлей с дальними странами и, вероятно, стояла особняком от местной перераспределительной системы бо́льшую часть Средневековья. Как пишет Поланьи, «рынки представляют собой институты, функционирующие главным образом не внутри данной экономики, а вне ее пределов» (Поланьи, 2002, 71). И при этом дальняя торговля трактуется большинством комментаторов как первичная функция средневекового города. Различие между циркуляцией прибавочного продукта в этой торговле и на локальном уровне четко отражало запутанные и неустоявшиеся отношения между представлениями сословного общества и нацеленной на получение прибыли торговой деятельностью. Если обратиться к доминирующим тогда представлениям о ценности в католическом и феодальном обществе, то торговля ради прибыли и извлечение преимуществ из дефицита предстанут аморальными и бесчеловечными. Господствующая этика сословного была антикапиталистической во многих отношениях (и лучшее доказательство тому — законодательное регулирование ростовщичества). Не то чтобы торговля презиралась сама по себе, но институты, деятельность и открыто проявляемые коммерческие инстинкты профессиональных торговцев определенно не встраивались в идеологические концепты феодального общества. Однако попытки организовать торговлю на непрофессиональной основе не увенчались успехом, и сословное общество было вынуждено сдаться профессиональному купечеству, которое в некоторых аспектах явно угрожало моральным устоям.

Таким образом, феодальное общество позволяло до некоторой степени развиваться торговле, а города, в которых процветала эта деятельность, попали под контроль и наблюдение. Этот контроль давал феодальному обществу возможность получать новые ценные источники доходов для своего поддержания (налоги, таможенные пошлины и т. п. были значимым источником процветания городов, а королевская казна и в Англии, и во Франции достаточно рано стала прочно зависеть от состояния дел в торговле и, следовательно, от процветания городов). Но по сути торговцы в средневековом обществе не были капиталистами. Большей частью они не пытались и не желали контролировать производство и труд, как не пытались и сменить социальную и экономическую систему, которая давала им неплохую прибыль на вложенный капитал и чьи социальные нормы они в целом поддерживали. Социальная и экономическая система феодального типа была крайне децентрализованной по своему характеру и поэтому создавала множественные местечковые экономики, что давало возможность с легкостью наживаться на разнице в спросе и предложении в разных местах. Невозможность создать интегрированную, объединяющую эти местные экономики, пространственную экономику более высокого уровня, что отчасти объясняется трудностями коммуникации, а отчасти — изъянами социальной организации, давала торговому капиталу прекрасную возможность эксплуатировать эту ситуацию и получать прибыль.

Торговый капитал, в противоположность промышленному капиталу, нуждается в разноуровневости экономического развития и на самом деле заинтересован в сохранении, а не в устранении этих различий. Маркс предполагает, что «…там, где преобладает купеческий капитал, господствуют устаревшие отношения. Это наблюдается даже в пределах одной и той же страны, где, например, чисто торговые города больше напоминают о прошлых отношениях, чем фабричные города… Тот закон, что самостоятельное развитие купеческого капитала стоит в обратном отношении к степени развития капиталистического производства, с особенной ясностью обнаруживается в истории посреднической торговли (carrying trade), например у венецианцев, генуэзцев и голландцев, следовательно, там, где главный барыш извлекается не из вывоза продуктов своей страны, а из посредничества при обмене продуктов таких обществ, которые еще не развились в торговом и вообще в экономическом отношении… Пока торговый капитал опосредствует обмен продуктов неразвитых стран, торговая прибыль не только представляется результатом обсчета и обмана, но по большей части и действительно из них происходит. Помимо того, что торговый капитал живет за счет разницы между ценами производства различных стран… купеческий капитал при прежних способах производства присваивает себе подавляющую долю прибавочного продукта, отчасти как посредник между обществами, производство которых в основном еще направлено на потребительную стоимость… отчасти потому, что при прежних способах производства главные владельцы прибавочного продукта, с которыми имеет дело купец, — рабовладелец, феодальный земельный собственник, государство… — представляют потребляющее богатство, которому расставляет сети купец…» (Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 25 (ч. II). С. 360–363).

Представленные в таком свете торговый капитал и урбанизм, которому он дает толчок развития, должны рассматриваться как консервативная, а не революционная сила. Важнейшими аспектами консерватизма торгового капитала были предотвращение пространственной интеграции в производстве, установление монополий, с помощью которых правила торговли могут диктоваться производителям, возникновение «городского колониализма» в отношении окрестных сельских поселений (Dobb, 1947, 95). Он также представлял собой определенную угрозу феодальному порядку, которая была гораздо серьезнее, чем просто идеологическое расхождение. Маркс продолжает: «Развитие торговли и торгового капитала повсюду развивает производство в направлении меновой стоимости, увеличивает его размеры, делает его более разнообразным, придает ему космополитический характер, развивает деньги в мировые деньги. Поэтому торговля повсюду влияет более или менее разлагающим образом на те организации производства, которые она застает… Но как далеко заходит это разложение старого способа производства, это зависит прежде всего от его прочности и его внутреннего строя. И к чему ведет этот процесс разложения, т. е. какой новый способ производства становится на месте старого, — это зависит не от торговли, а от характера самого старого способа производства» (Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 25 (ч. II). С. 364).

Антагонизм города и деревни, городского купца и сельского феодального порядка имел под собой реальные экономические основания. Кроме того, торговая деятельность стремилась ограничиваться удаленной торговлей, основанной на географическом принципе дополнительности, или торговлей предметами роскоши, доставляемыми из дальних стран (Postan, 1952). Очевидная в Северной Европе географическая фрагментация, соответственно, отчасти представляла собой ответ феодального порядка на возможные вторжения торговой деятельности, чем и было четкое географическое разграничение города и деревни. Поэтому кажется, что средневековые города будто бы были «нефеодальными островами в феодальном море» (Postan, 1952, 172; Pirenne, 1925), или, как предпочитает называть их Поланьи (Поланьи, 2002, 75), «застенками», внутри которых заключалась потенциально опасная деятельность торгового класса. Из этого, однако, не стоит делать вывода о том, что средневековые города были «совершенно чужеродными элементами» в феодальном обществе, поскольку весьма вероятно, что большинство городов «возникли по инициативе какого-либо феодального института или, в некотором роде, как элемент феодального общества» (Dobb, 1947, 78).