– Хорошо, хорошо… А еще проще?

– Может быть, вообще показать знаками?

Бронник отшатнулся:

– Не надо. Догадываюсь, что вы не родились президентом и чтознаки у вас могут тоже… чрезмерно выразительными.

Седых откинулся в кресле, усталый, с покрасневшими глазами,сказал с удовольствием:

– У нас сложный мир – высокотехнологичный, развитый, свысокой культурой… Но не во всем, не во всем. Разрыв с быдлизмом увеличиваетсяиз-за того, что процесс пищеварения, скажем, тот же, что и у кроманьонцев, каки процесс дефекации. Или сексуальный акт…

– Не скажите, – возразил Романовский. – В сексемного чего напридумано! Вот, к примеру…

Седых скривился:

– Оргазм одинаков при любой позе. Так что культуре –культурное, а тому, что не поддается культуре…

– Некультурное, – весело сказал Романовский.

Седых кивнул с самым мирным выражением на интеллигентнейшемлице.

– Да… гм… соответствующее. Преступления – отсутствиекультуры и отсутствие понимания потребностей и запросов общества. Потомупреступления надо отсекать от общества… вместе с его носителями. И зря здесьначали усложнять, уже видно, что все эти глупости насчет отмены смертной казничересчур опередили свою эпоху. Да, чересчур! Вы же видите, что не отмена, аименно ужесточение сразу же практически покончило с преступностью.Добропорядочные граждане довольны, а неустойчивые, что могли бы по скользкойдорожке, посмотрели, как дергается в петле их предшественник… и предпочлискучную работу токарем вместо очень недолгой жизни вора. И слава Богу…

Все, что он говорит, знакомо, соскучившийся поинтеллектуальной работе мозг сразу уцепился за последнюю фразу, я словноуслышал голос свыше «Не употребляй имя Творца всуе», задумался о его сути, нуда, этот запрет мне прост и ясен: будь силен сам, сам справляйся с трудностями,сам иди к победам, не призывай Бога по каждому поводу, не призывай даже вважных случаях, ибо, если подумать, то и в тех важных случаях можно обойтисьбез Его имени, без Его упоминания и без приписывания Ему каких-то заслуг всвоей карьере, своих достижениях, своих успехах. Бог не вмешивается, когда ты очем-то Его просишь! Но Он вмешается, когда сам сочтет, что тебе нужна помощь.Правда, на это рассчитывать не стоит. Возможно, Он сочтет, что такому неумехе,который не хочет лишний раз руками подвигать, лучше позволить утонуть, пустьдаже возле самого берега.

Я вздрогнул от насмешливого голоса Романовского:

– У нашего президента что-то брови сошлись на переносице… Уменя уже мурашки по спине бегут!

Я посмотрел на отдыхающих со слабой улыбкой:

– Вы правы. У меня тоже бегут. Вспомнил заповедь «Не поминайимя Божье всуе», вроде бы так звучит? Что это значит не в том значении, кактолкуют малограмотные священники, а на самом деле?

– Ну-ну, – сказал Романовский и подмигнулсоратникам, – что же это значит? В истинном толковании, которое знаететолько вы?

Я проигнорировал издевку, сказал невесело:

– А именно то, что хотят атеисты. Полную свободу от Бога!Чтобы человек жил, не призывая Бога, не надеясь на Бога, не умоляя Бога, неполагаясь на Бога… Чтобы жил, словно Бога вообще нет. Чтобы жил, надеясь толькона свои силы. И знал: никто не поможет, на фиг Богу эти беспомощные?.. Этопотом церковь придумала насчет убогеньких, понадобились голоса сторонников, ана самом деле Богу нужны как раз сильные, решающие все сами. Если хотите знать,Бог как раз делает ставку на атеистов, у них больше силы и гордости.

– Но атеисты все-таки отрицают само существованиеБога, – осторожно напомнил Седых.

Я отмахнулся:

– Да, все отрицаем в молодости. Те, кто «остается молодым»,чтобы не сказать резче, отрицают до конца жизни. Но мы перелиняли не по разу,уже превратились в имаго?

– Да вроде бы, – сказал Седых с сомнением.

Я взглянул на часы, охнул, поднялся, сказал строго:

– Марш по домам!.. Утром о вас можно будет ноги вытирать, амне нужны орлы. Чтоб выспались… ну, в оставшееся время.

Начали торопливо подниматься, Бронник сказал с виноватойулыбкой:

– Уж извините, господин президент, но так редко удаетсяпообщаться с умными людьми, что мы все просто… дорвались!

В газете смаковали случай изнасилования, довольно обычный,но с необычными последствиями. Шел сильный дождь, вечером городской транспортходит реже, молодая женщина торопилась домой и приняла предложение подвезти еена машине.

В салоне двое подвыпивших мужиков, принялись лапать и подороге изнасиловали. Водитель тоже попользовался, пока его за рулем подменялдругой.

Вышли отлить, а тут муж, что с зонтиком в руках вышелвстречать промокшую жену, всех троих – камнем. Насмерть. Героев настолькоразвезло, что даже сопротивляться не могли, только поцарапали. Абсолютно все:милиция, судьи, адвокаты, прокурор – старались помочь парню, подвести хотя быпод статью насчет аффекта и временного умопомешательства, тогда получит всеготри года, но не получается, парень утверждает твердо, что как сейчас в здравомуме и памяти, так и тогда был, а что убил – не жалеет. Всем понятно – десятьлет строгого режима.

И вдруг судья, уже немолодой человек, оправдал подсудимого.Полностью. Если бы парня посадили, прошло бы незамеченным, мало ли у насубийств и изнасилований, но тут поднялся с одной стороны радостный крик, сдругой – возмущенные протесты правозащитников и юристов. Понятно, мощный ревнарода победил, каждый обыватель с ужасом прикидывал, что так же могутизнасиловать и его жену или дочь, так что парню едва ли не орден требовалидать, а протесты юристов уступили «общественному мнению», ведь у насдемократия.

Судья буквально слово в слово повторил мои слова двухлетнейдавности: «Хватит лицемерить! Марсианские законы – для марсиан!.. Для людей –пользующиеся поддержкой людей». После этого судья ждал мученической смерти… илине ждал, может быть, и он – прожженный политик, я теперь всех подозреваю, самсебе дал повод, но мученичество не пришло: имортизм уже у власти. Более того,пока законы не разработаны, решено пользоваться системой прецедентов, как досих пор в Англии, где из-за сырости и лондонских туманов спят долго, законыразрабатывают вот уже несколько столетий, там даже Конституцию никак не примутвот уже двести лет…

Ростоцкий появился по моему звонку моментально, словно стоялпод дверью. А может, и стоял, чиновники высокого ранга не пробьются в первыйряд без этого сверхъестественного чутья на зов владыки.

– Ростислав Иртеньевич, – сказал я, моя рука широким,уже почти свойственным мне царственным жестом описала полукруг, гостеприимноохватывая весь кабинет, но указала точно то кресло, в которое ему надлежитопуститься. – Как идут дела с кадровой перестройкой?