сформулировал на съезде отношение оппозиции к крестьянству: «Основным фактом нашей экономики — заявил он в своем докладе — является рост буржуазных отношений в деревне, и против этого мы должны сосредоточить огонь»[368].

Он обвинял большинство ЦК в том, что весной 1924 года оно сняло вопрос о перестройке сельхозналога. Этот налог предусматривал прогрессивное обложение зажиточных хозяйств. В связи с этой тенденцией в ЦК Сокольников утверждал, что лозунг Бухарина — «Обогащайтесь!», — обращенный к крестьянству, был вызван враждебными партии силами.

Требуя нажима на только что вставшие на ноги крестьянские хозяйства, Сокольников оговаривался, что «никто не предлагает возвращаться к сниманию крыш у кулаков, ни к комбедам, ни к раскулачиванию»[369].

Эту оговорку подчеркивала вся оппозиция. Н. К. Крупская, выступавшая на съезде дважды, как один из лидеров оппозиции, жаловалась, что на Московской партконференции, происходившей перед съездом, сторонники Угланова и правых утверждали, что «я призывала к погрому кулаков, что я вела агитацию против ЦК…»[370].

Защищая позицию Зиновьева-Каменева-Сокольникова в вопросе крестьянства, Крупская давала понять, что это правильная интерпретация идей ее мужа, и горячо протестовала против заявления Бухарина, нашедшего после долгих споров довольно соответствующую природе ленинизма оценку, которую она передала так: «что вы, мол, большинство (съезда. — Н.Р.), и то, что вы постановите, то и будет ленинизмом»[371].

Крупская напоминала, что Ленин на IV Стокгольмском съезде в 1906 году защищавший тезис о национализации земли, оказался тогда в меньшинстве и давала этим понять, что оппозиция стоит на «подлинно ленинских» позициях.

Но Бухарин, отлично знавший Ленина и за пределами его последних статей, дал действительно верную оценку ленинизма как полному противоречий наследству, из которого господствующая в партии политическая комбинация («большинство съезда») берет необходимую ей в данный момент трактовку коммунистической догмы.

Это отношение к ленинизму, сложившееся на XIV съезде, было лишь началом, — уже через несколько лет единоличный диктатор в партии превращает сталинизм в «ленинизм сегодня», не стесняясь с изъятием и запрещением невыгодных ему высказываний своего «учителя». С возвращением к «коллективному руководству», т. е. к господству в партии той или иной политической комбинации, ленинизм вновь становится в партии объектом спора или трактуется на свой лад победившей в данный момент «комбинацией вождей».

В конечном итоге от противоречивой природы ленинизма мало что остается, кроме учения о партии как инструменте диктатуры над народом.

Вторым главным вопросом в дебатах XIV съезда была не проблема индустриализации, а положение в партии.

Из всех выступавших на XIV съезде наиболее верную оценку положения в руководящих органах партии дал Лашевич:

«… Я наблюдал работу в ЦК и Политбюро, я знаю, что коллективного руководства настоящего не было. Вместо коллективного руководства мы имеем целый ряд политических, что ли, если так можно выразиться, комбинаций»[372].

В системе внутрипартийной диктатуры, где партия, осуществляющая диктатуру над страной, в свою очередь, скована «железной партийной дисциплиной» и обязательным «идеологическим единством», неизбежно образующиеся, несмотря на резолюцию X съезда, фракции носят весьма своеобразный характер, не соответствуя в точном смысле слова тому понятию, которое в нормальной политической жизни носит обычно название «фракции». В условиях демократии под фракцией обычно понимается такая группа членов одной партии, которая, разделяя в целом программу и цели своей партии или данного политического объединения, в то же время имеет свою собственную позицию, отдельное мнение по одному или ряду вопросов.

В условиях коммунистической партии уже в начале двадцатых годов грань между фракцией и просто, как выразился Лашевич, «комбинацией» начинает стираться. Комбинации строются, главным образом, по партийно-иерархическим связям, по линии не столько политики, сколько аппарата, ради захвата власти в системе внутрипартийной диктатуры. Именно ради власти оказалось нужным строить комбинации из бюрократов партаппарата. Лашевич логично утверждал на съезде, что «если нужно строить различные комбинации, то нужно ошибки отдельных людей, входящих в эти комбинации прикрывать, затушевывать …»[373], т. е. становиться на путь оппортунизма. Естественно, что для вхождения в ту или иную комбинацию совершенно не обязательно оказалось впоследствии разделять ту или иную платформу. Так постепенно, не сразу, произошло в партии вырождение политического явления — образования фракций.

Коллективное руководство, провозглашенное после смерти Ленина, превратилось в борющиеся друг с другом за власть «политические комбинации», которые по мере усиления партаппарата все меньше и меньше походили на настоящие фракции.

Действительно, блок правых — Рыкова, Бухарина, Томского, Угланова и их сторонников со Сталиным и его группой, подобранной им лишь по принципу личной поддержки, трудно назвать иначе, чем политической комбинацией. Сталин, как показали события 1928–1929 годов, понимал это превосходно, — для него «блок» являлся не чем иным, как временной комбинацией, необходимой для борьбы за власть.

Что же касается Рыкова, Томского и Бухарина, то они явно вначале не поняли смысла комбинации и, увлеченные борьбой с «левыми», до XV съезда наивно полагали, что Сталин будет и дальше идти в их политическом русле, в частности и потому, что не считали его способным на определение самостоятельной политической линии.

Иначе относились к Сталину искушенные совместной с ним работой члены распавшегося триумвирата. Они решили теперь нанести тот удар, от которого сами уберегали генерального секретаря между XII и XIII съездами.

Этим ударом, решающей атакой «ленинградской оппозиции» было выступление Каменева, впервые ясно и до конца поставившего на съезде вопрос о Сталине.

Защищая идею «коллективного руководства» в Политбюро и явно намекая на завещание Ленина, Каменев говорил:

«Мы против того, чтобы создавать теорию „вождя“, мы против того, чтобы делать „вождя“, мы против того, чтобы секретариат, фактически объединяя политику и организацию, стоял над политическим органом …

Мы не можем считать нормальным и думаем, что это вредно для партии, если будет продолжаться такое положение, когда секретариат объединяет и политику и организацию и фактически предрешает политику (шум) …

… лично я полагаю, что наш генеральный секретарь не является той фигурой, которая может объединить вокруг себя старый большевистский штаб … именно потому, что я неоднократно говорил это т. Сталину лично, именно потому, что я неоднократно говорил это группе товарищей ленинцев, я повторяю это на съезде: я пришел к убеждению, что тов. Сталин не может выполнить роли объединителя большевистского штаба. (Голоса с мест: „Неверно!“ … „Раскрыли карты“. Шум. Аплодисменты ленинградской делегации. Крики „мы не дадим вам командных высот Сталина!“).

Евдокимов с места: „Да здравствует ЦК нашей партии! Ура!“ (делегаты кричат ура) …

Председательствующий (Рыков. — Н.Р.): Товарищи, прошу успокоиться. Товарищ Каменев сейчас закончит свою речь.

Каменев: … мы против теории единоначалия, мы против того, чтобы создавать вождя»[374].

Но фактически еще до съезда победившая комбинация