...

Проблема Шлезвиг-Гольштейна заключала в себе целый комплекс противоречий, предоставлявших Бисмарку широкое поле для деятельности по многим направлениям: датский – германский национализм, династические – общественные интересы, Пруссия – Австрия, Пруссия – Германский союз, королевское правительство – парламент. И наконец, она давала ему выход на международную арену вследствие причастности к ее разрешению великих держав. В 1852 году международный конгресс в Лондоне постановил, что Австрия и Пруссия должны признать «целостность и неприкосновенность» Датского королевства, а Дания обязалась не присоединять герцогства и не предпринимать для этого никаких действий92. Великие державы согласились также с тем, что в случае смерти Фредерика VII без преемника наследовать Датское королевство и оба герцогства должен принц Кристиан Глюксбургский. Герцог Августенбургский поставил свою подпись под этим соглашением, но от своих наследственных прав, полагавшихся по салическому закону, не отказался93. И когда в марте 1863 года Фредерик VII провозгласил новый конституционный порядок, возникла угроза возрождения конфликта, но на этот раз датчане рассчитывали на более благоприятный исход. Европейские дипломаты были поглощены польским кризисом, и датское правительство надеялось, что ему удастся заручиться необходимой поддержкой для аннулирования лондонских договоров. Неожиданная смерть Фредерика еще больше обострила ситуацию.

В начале декабря 1863 года король Пруссии созвал свой совет, то есть заседание кабинета под председательством короля и с участием кронпринца. Как явствует из мемуаров, Бисмарк настаивал на том, что Пруссия должна завладеть герцогствами: «Когда я говорил, кронпринц воздел руки к небу, словно сомневаясь в моем здравом уме. Мои коллеги хранили молчание»94. Король повторял: «У меня нет прав на Гольштейн». Бисмарк отметил то ли с горечью, то ли с ожесточением: «Взгляды короля были напичканы праздным либерализмом, насаждаемым супругой и кликой Бетмана-Гольвега»95. Весьма суровая и своенравная оценка вполне консервативной и легитимистской позиции монарха. Действительно, у него не имелось ни династических, ни законных оснований для того, чтобы претендовать на герцогства и присоединить их к Пруссии. Бисмарк натолкнулся на оппозицию короля и обвинил в этом женщину, олицетворявшую, по его мнению, все зловредные силы при дворе, королеву Августу.

Бисмарк, как всегда, вел двойную стратегическую игру. После незадачливого франкфуртского съезда князей барон Рехберг, ставший 17 мая 1859 года министром иностранных дел, решил, что для Австрии лучше действовать совместно с Пруссией, а не против нее, рассудив здраво: «Австрии легче добиться взаимопонимания с Пруссией, чем со средними государствами»96. Во время пребывания на дипломатических постах во Франкфурте Бисмарк конфликтовал с Рехбергом до такой степени, что одно из препирательств чуть не закончилось дуэлью на пистолетах в лесу. Рехберг имел репутацию человека резкого и вспыльчивого, но Бисмарк привык к его раздражительному нраву и отзывался о нем доброжелательно: «В целом он был неплохим малым, по крайней мере предельно честным, хотя и чересчур неистовым и легко возбудимым, как все пылкие рыжие блондины»97. Рехберг со своей стороны был невысокого мнения о коллеге. Когда кабинет «новой эры» зашатался, Рехберг сказал: «Если произойдет смена правительства, то дойдет очередь и до Бисмарка. Этот ужасный человек способен пойти на баррикады»98. Какими бы ни были их отношения, Рехберг устраивал Бисмарка как глава австрийской внешней политики: он все-таки прошел школу Меттерниха, а это означало, что его политика будет узнаваемо консервативной. Поскольку Рехберг теперь тоже поддерживал дуализм австрийско-прусского господства в Германии, то он легко согласился и с предложением Бисмарка о том, чтобы обе державы, подписавшие лондонские договоры, совместно потребовали от Дании строго соблюдать условия этих соглашений. Если король Вильгельм не санкционирует агрессию и последующую аннексию герцогств, то Бисмарк по крайней мере должен исключить возникновение такой ситуации, при которой малые германские государства выступили бы в поддержку герцога Августенбургского.

7 декабря Германский союзный сейм минимальным большинством с перевесом всего в один голос одобрил проведение федеральной «экзекуции», с тем чтобы принудить Данию выполнять требования лондонских договоров. Такого решения и ждал Бисмарк. Теперь события могли развиваться по трем возможным направлениям. Наилучшим для Бисмарка был вариант аннексии Пруссией обоих герцогств. Бисмарк мог согласиться и с вариантом статус-кво, чтобы герцогства по-прежнему оставались в личной унии с Данией, поскольку это давало бы ему возможность держать под контролем и баламутить ситуацию. Наихудшим для него был вариант победы Германского союза и малых государств в пользу герцога Августенбургского, в результате которой появилось бы еще одно брыкливое среднее государство, всегда готовое голосовать против Пруссии. В итоге к осени 1866 года полностью реализовался первый вариант разрешения проблемы Шлезвиг-Гольштейна, что Бисмарк назвал своим самым большим достижением, которым он особенно гордился. То, насколько трудным был этот процесс, Бисмарк в 1864 году охарактеризовал следующими словами: «Каким бы ты ни был умным и проницательным, в любой момент можешь почувствовать себя ребенком, блуждающим в темноте»99.

Тактика, которую применил Бисмарк, нам уже знакома: комбинирование и противопоставление альтернатив. Рехбергу и Каройи были нужны твердые гарантии, что Бисмарк сохранит верность лондонским договорам, но Бисмарк мог простодушно объяснить: король, поддавшись дьявольскому влиянию королевы и либералов, окопавшихся при дворе, оказал эмоциональную поддержку августенбургскому самозванцу. Разве мог сладить с ними несчастный министр иностранных дел?

Германский союз приказал войскам Саксонии и Ганновера войти в Гольштейн, а вслед за ними перешли границу и прусско-австрийские войска. Для Бисмарка наступило тяжелое время. Он не мог контролировать ни действия армий, ни капризы их командующих. 12 января Бисмарк письменно и довольно нервозно попросил Роона сообщить о передвижениях войск. Его тревожило то, что австрийцы могли выйти к Эдеру раньше пруссаков: «Это вызвало бы неудовольствие его величества. Или приказы уже были отданы? Если это так, то я вам ничего не говорил и готов забрать обратно свои чернильные труды»100.

Бисмарк оказался в очень сложном положении. Дома ему нужно было разрешить внутренний кризис, прежде чем заняться Данией, а за рубежом – предотвратить международный конфликт с Британией, Францией и Россией, которые, подписав лондонские договоры, имели право вмешаться в его маленькую войну. Перед ним стояли непростые задачи. Попробуем рассмотреть их по порядку. На домашнем фронте Бисмарку предстояло преодолеть оппозицию парламента, который почти наверняка отказался бы выделять средства на войну. 15 января Бисмарк заявил в ландтаге, что он предпочел бы воспользоваться законным финансированием, но «если ему в этом откажут, то ему придется находить деньги в другом месте»101. В международных делах Бисмарк должен был держать под контролем Австрию. На следующий день, 16 января 1864 года, Бисмарк и граф Каройи подписали протокол, по которому совместная австрийско-прусская военная операция включала и Шлезвиг. Бисмарк хотел не бутафорской, а настоящей войны, со стрельбой. «Первым же выстрелом из пушки разрываются все договоры, избавляя от необходимости делать это эксплицитно, – писал Роон Пертесу 17 января 1864 года. – Мирные договоренности после победоносной войны устанавливают новые взаимоотношения»102.