Король, его двор, семья, родня и герцог Августенбургский, тридцатичетырехлетний обаятельный принц, создавали почти непреодолимое препятствие для замыслов Бисмарка. 19 ноября 1863 года герцог в ответ на претензии Кристиана IX в отношении Шлезвига объявил себя Фредериком VIII Шлезвиг-Гольштейнским, получив широкую поддержку общественного мнения в Германии. Мало того, его жена, принцесса Адельгейда цу Гогенлоэ-Лангенбург (1835–1900), была племянницей королевы Виктории и приходилась кронпринцессе кузиной. Бисмарку к тому же надо было находить общий язык с генералами, которые считали его штатским профаном, занявшимся не своим делом.

За рубежом Бисмарку следовало добиться невмешательства великих держав в реализацию своих планов. Наполеон III попытался выторговать уступку прусских территорий на левом берегу Рейна. Бисмарк должен был найти такую формулу отказа, которая не подтолкнула бы императора к альянсу с Британией. Либеральное правительство в Лондоне, естественно, симпатизировало крошечной Дании и абсолютно не доверяло прусскому реакционеру, автору эдикта о печати. Британский министр иностранных дел лорд Джон Рассел, как написал о нем Джон Прест в «Новом Оксфордском словаре национальной биографии», относился к числу политиков, «склонных к раздумьям»103. Однако премьер-министр лорд Пальмерстон, тоже виг, отличался сильным и бурным характером. Когда разразился датский кризис, британский кабинет не мог прийти к единому мнению. Прест отметил: «Пальмерстон заверил датчан в том, что их одних не оставят, но кабинет отказался санкционировать военную интервенцию»104. Это вовсе не удивило французского министра иностранных дел. В конце 1863 года он говорил британскому послу: «События в Польше ясно показали, что на Великобританию нельзя полагаться, когда дело идет к войне»105.

16 января 1864 года правительства Австрии и Пруссии предъявили датскому министру иностранных дел фон Куааде совместную ноту о неприемлемости конституции, принятой 18 ноября 1863 года. В ней заявлялось:

...

Как заметил Майкл Эмбри, «датчане спровоцировали конфликт, к которому они не были готовы и последствия которого недооценили». 20 января фельдмаршал Врангель принял командование союзной армией и вошел в Гольштейн, направляясь к реке Эйдер. Датчане, ослепленные национализмом, сами того не подозревая, сыграли на руку Бисмарку107.

Сам же Бисмарк все еще не был уверен в успехе своих политических расчетов. 21 января 1864 года перед заседанием коронного совета он писал Роону о своем беспокойстве по поводу того, что король уступит давлению семьи и поддержит герцога Августенбургского:

...

25 января король распустил ландтаг, отказавшийся утвердить бюджет на 1864 год и заем в размере двенадцати миллионов талеров для финансирования кампании в Шлезвиг-Гольштейне. По крайней мере это решение короля хоть как-то могло успокоить Бисмарка.

Еще одно неудобство для Бисмарка создавали генералы. Бисмарк строил свою политику отношений с западными державами на основе строгого соблюдения лондонских договоров и тесного взаимодействия с Австрией. А это означало, что прусские генералы должны были вести себя более сдержанно, чем им этого хотелось. Среди них самым неукротимым был генерал-фельдмаршал граф фон Врангель, берлинский «папа Врангель». Ему не хватало трех месяцев до восьмидесятилетия, но именно он вел прусские войска в Шлезвиг. Возраст нисколько не смягчил суровый нрав старого воина. Указания проявлять сдержанность его взбесили, и он напустился на Бисмарка, о чем «железный канцлер» не мог не упомянуть в мемуарах:

...

Достаточно рассказать лишь об одном и самом малозначительном инциденте, чтобы стало ясно, насколько слабы были позиции Бисмарка в канун первого своего триумфа. К штабу фельдмаршала Врангеля Бисмарк решил прикомандировать дипломата, который бы его представлял, и он назначил своим послом Эмиля фон Вагнера. Гольштейн, направленный в штаб секретарем Вагнера, написал потом в мемуарах:

...

Бисмарк попросил короля переубедить Врангеля, и фельдмаршал тогда разрешил Вагнеру явиться в штаб. Он вернулся, сияя от радости: «Фельдмаршал – милейший человек. В первый раз я этого не заметил. Он подошел ко мне и сказал: “Ну, мой мальчик, где же вы пропадали все это время? Я теперь не позволю вам снова сбежать”»110. Вмешательство короля подействовало, но вся эта мелкая история стоила Бисмарку нервов. В данном случае мы тоже видим пример того, как Бисмарк влиял на прусскую политику, не отдавая никаких приказов людям, которые должны были вести войну.

К счастью для Бисмарка, военный министр Альбрехт фон Роон никогда не отказывал своему другу в поддержке. Со своей стороны Бисмарк направлял ему предложения, касавшиеся военных дел, правда, всякий раз извиняясь за «эти соображения майора»111. Доверительные отношения с Рооном, наверно, были единственным надежным элементом в его шатком положении. Бисмарк нуждался в Рооне, поскольку, как человек сугубо гражданский, не мог непосредственно влиять на ход событий, когда начались военные действия. Роон мог сделать то, что было недоступно Бисмарку. Как старший военный чин и военный министр, он не был связан по рукам и ногам постановлением кабинета от 8 сентября 1852 года и имел право в любое время запросить аудиенцию у короля. Immediatstellung Роона, то есть право на разговор с главнокомандующим, королем, по обращению, предоставляло Бисмарку единственную возможность для вмешательства в вопросы управления военными операциями. Тогда он еще не был ни великим Бисмарком, ни даже «майором» в реальном значении этого слова. Неизменная верность Роона и возможность постоянного доступа к королю сыграли важнейшую, хотя и невидимую роль в успехе Бисмарка.