— Дело было не в том, кто я, а в ректоре и в Лукасе, как будто ты не понимаешь, и мы были там замешаны все втроём!

— Вот именно, так что успокойся. Хотя твоя проблема не в старичках, верно? А в Габриэле, который и слова тебе не скажет. Говорят, это девчонки любят драму, но в этот раз я тоже получу свою долю удовольствия. Ты будешь оправдываться слишком сильно для того, кто ни в чем не виноват, я буду многозначительно молчать…

— Заткнись.

Ларс ухватил меня за рукав, притянул к себе, несильно, мягко.

— А может, хоть поцелуешь меня, чтобы не на пустом месте страдать? Вдруг тебе понравится. Или мне не понравится… В любом случае, кто-то останется в плюсе.

У него был совершенно невыносимо глубокий взгляд, в первый момент я даже действительно потянулась к нему навстречу, словно под чарами, но тут же пришла в себя.

— Дурак, — на всякий случай отошла на пару метров вбок и стала осматриваться вокруг.

Я — Лен, маг воздуха, жизневик Леннард Вейл. Я собираюсь покончить с собой, хотя мне всего восемнадцать… ну, может быть, уже почти девятнадцать лет. На это должны быть причины. И почему-то мне хотелось поговорить о чем-то с этой странной Джеймой, с которой мы вместе поступали в Академию весной, вместе ездили в столицу, но в принципе не были особо дружны и не откровенничали… Зачем? Я понимаю, что здесь все всё обыщут, на что я могу рассчитывать? Да не на что, уж явно не на то, что эта самая Джейма окажется тут!

— Кстати, так странно, что все наши преподы так легко тебе тогда поверили, — подал голос Ларс. — По мне, с парнем тебя было трудно спутать.

Всё так, но ты не знаешь о Джеймсе, а наши дорогие преподы — маги, и воспринимают реальность немного иначе, они её чувствуют…

Я вдруг зацепилась за эту мысль.

Маги, Голоса нашей Академии — маги. Так или иначе, они ориентируются в большей степени на свое внутреннее восприятие, они смотрят на плетения больше, чем на реальные выражения лиц.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Они могли что-то пропустить.

Возможно, я просто мечтала о записке с простыми, хотя, безусловно, безрадостными ответами на все вопросы. Снимающей абсурдные подозрения с Ларса и чувство вины с меня. Или не хотела думать о том, что с крыши нам не слезть, вероятно, до утра…

Или хотела не слушать Ларса с его снова некстати прорвавшимся желанием в чем-то признаться, одновременно неумело обернув все шуткой.

Так или иначе я пошла по уступу в основании узкой часовой башни, обходя её по периметру, почти упираясь лбом в холодный камень.

Камень и камень, ничего там не спрятать. А если он писал свое послание прямо на нём?! Я зажгла на ладони огонёк, но все равно стена казалась просто стеной, без записей и рисунков. Обойдя башню, я вернулась к основанию лестницы и Ларсу, слепо глядящему в темноту.

Мы переглянулись, ощущая, как истекает последняя минута разговорного часа этого дня.

"Поцелуй меня. Может, тебе понравится…"

Дурак и еще какой.

Я ухватилась рукой за перекладину лестницы, желая сохранить равновесие, прежде всего душевное. Потом второй рукой, скользнула пальцами по гладкому цилиндру… И вдруг нащупала рукой довольно тонкую пеньковую верёвку.

Она, разумеется, была тут и во время нашего подъёма, но тогда я вообще не обратила на нее внимания, сочтя частью лестницы, этакими боковыми перилами для дополнительного удобства. И только сейчас вдруг поняла насколько она здесь чужеродна и как легко ее отцепить.

Даже если бы я не потеряла слух и голос, я бы на миг охрипла и онемела. Повернулась к Ларсу, ухватила его за плечо, потрясла. Дымка задумчивости не сразу пропала из его чёрных глаз, но через мгновение мы уже оба распутывали веревку. Это заняло минут пятнадцать, не больше.

Если бы её оставили те, кто заводил часы, они бы явно не стали так халтурить.

К сожалению, с Ларсом такого взаимопонимания без слов, как с Габриэлем, у меня никогда не было. Я хотела сказать ему, что верёвка — это доказательство того, что Лен не собирался прыгать сам, он — в отличие от нас — подстаховался на случай сложного спуска. Ничего радостного в этом открытии, разумеется, не было, но сам факт находки вызывал легкую эйфорию, губы дрогнули.

Ларс все истолковал иначе, рука скользнула по моей щеке, дыхание на миг сладко согрело мое лицо. А ещё через мгновение я толкнула его обеими руками в грудь, повернулась и демонстративно принялась привязывать веревку к лестнице. Улика уликой, а оставаться здесь больше я не собиралась. Приятель какое-то время неподвижно стоял за спиной, а потом начал помогать.

Кивнул на веревку, попытался ухватить меня за талию, но я вырвалась — вот ещё.

Спускаться было страшно, очень, но адреналин кипел в крови так, что пламя выплескивалось из ладоней, и я испугалась, что веревку просто-напросто подожгу.

А вдруг она не выдержит Ларса..?

А вдруг…

Ларс не стал ждать, оттолкнул меня, а потом вдруг резко дернул за рубашку, зло, почти болезненно. Ткань разорвалась, беззвучно, ее протестующий треск я ощутила кожей — и испугалась, волоски на коже встали дыбом. Но зря — никто не собирался срывать с меня одежду. Полосками рубашки Ларс обмотал ладони, попытался как-то хитро обвязать верёвку вокруг поясницы, но в итоге сдался и полез так — без страховки. У меня противно заныли руки только от одного этого зрелища, и я малодушно подумала, что ничего бы со мной не случилось от одного поцелуя, а вот Ларсу был бы дополнительный стимул удержаться…

Балбеска, действительно.

Я высунула голову и стала следить, как он спускается вниз, прыгая по стене, словно гигантская водомерка, отгибая телекинезом подлые крепления, по какой-то причине прижавшиеся к стене после нашего подъёма. А значит, я смогу спуститься. Где-то в глубине души уверенная, что даже если словусь — он меня поймает.

Ларс скрылся из виду, постепенно растворился в густом ночном воздухе, и я перевела дух.

Не верю, что он мог бы вот так, хладнокровно убить человека или животное. И не поверю, плевать на какие-то там потери памяти и на целый мир в придачу!

Хотя плевать нельзя, надо разобраться. И не откладывая — мало ли, что произойдёт в следующий раз.