Такие. А игры вообще — люблю.

И, улыбнувшись Ларсу, как больная стоматитом акула, я подхожу к стене, хватаюсь рукой за прозрачный штырь, подтягиваюсь, хватаюсь второй рукой — и нащупываю ногой незаметный для глаза выступ.

Если бы Ларс мог, наверное, он бы закричал, чтобы меня остановить. Но до снятия печати оставалось минут десять — очень мало, если проводить их, валяясь на траве с друзьями пузом к небу, и очень много, если карабкаться по стене. Ветер развевает мои волосы облаком рыжего пламени. Я не смотрю вниз, я не смотрю вверх, перед глазами только каменная стена.

Маги умеют многое. Иногда возвращают жизнь, иногда вопрошают мёртвых. Но не летают и не ходят сквозь пространство, по крайне мере, о таких мне не известно. Но по сути ничего сверхъестественного я не делаю. Лен же смог подняться? Вот и я смогу. И поднимаюсь. Помимо прозрачных металлостеклянных штырей на стене есть и выступы для ног. Не сказать, чтобы очень легко, но вполне ре…

Залезть-то Леннард залез, а вот слезть не смог, точнее, он и не планировал. Как мы будем спускаться, без страховки?

Мысль обжигает, словно ледяная вода, но поворачивать назад уже поздно.

До четвертого этажа я добираюсь относительно легко и быстро, подстёгиваемая дурацким страхом, что обиженный Ларс мстительно дёрнет меня за лодыжку. К счастью, часовая башня не является прямым продолжением стены, есть небольшой уступ, куда я, подтянувшись, закатываюсь, ощущая, как усталость, вызванная больше моральным напряжением, чем физической нагрузкой, ржавчиной болезненно разъедает руки и ноги. Но через секунду подскакиваю и выглядываю посмотреть, как там Ларс: полез за мной или в кои-то веки проявил здравомыслие?

Уступ широкий, и я, распластавшись по нему, как лягушка, свешиваюсь вниз, и едва не прорываю истончающуюся печать позорным воплем: поднявшийся следом Ларс крепко хватает меня за ворот и тянет к себе. Печати спадают, шум ветра, шум, издаваемый миром, оглушает, и сдавленный голос Ларса кажется невыносимо громким:

— Джейма, помоги мне, я падаю!

Да мы сейчас с ним оба свалимся! Я вцепляюсь в края порога, едва не ломая пальцы, соскальзывающий вниз куда более тяжелый Ларс тянет меня за собой по гладкому камню, а в последний момент с хохотом отталкивает и легко вытягивается рядом. Сначала я отползаю подальше — лежать на краю крыши, прижавшись друг к другу, как ложки в кухонном ящике — не лучшая затея, а потом отвешиваю ему подзатыльник, насколько получается в темноте и лежа:

— Идиот!

— Кто бы говорил! — Ларс смеётся. — Джейма, а ты, кстати, ничего не захватила для спуска? Ну, там, верёвку какую-нибудь? Про мозги не спрашиваю, по-моему, ты их где-то посеяла ещё в первом классе школы…

Мне нечего ему сказать, да и подзатыльники отвешивать кому-нибудь, кроме себя — глупая затея. Огонь вспыхивает на ладони, слабенький, трепещущий от ветра, освещает наши лица и контур башни. С земли она не казалась такой высокой, как отсюда, но, кажется, на неё взбираться проще: есть некое подобие ступенек, а не просто штыри и выступы. В отсветах пламени я вижу, что Ларс улыбается, кажется, перспектива застрять ночью на крыше его нисколько не пугает.

Не зря же мы подружились и почти ни разу не поссорились за все эти годы, если не считать этих его романтических глупостей.

— Я же говорил, что он тебя не удержит. Ну, Джей, не смотри на меня так, а то я подумаю, что ты и Лена так сюда заманила, и это твой коварный план по устранению однокурсников… Ладно, это действительно не смешно. Идём дальше, а то наш дорогой друг догадается, где нас искать, и всё окажется зря.

Угроза действует, и я поворачиваюсь к Ларсу спиной, делаю шаг к башне.

— Ты окончательно дискредитируешь меня как мужчину, — то ли в шутку, то ли всерьёз жалуется Ларс. — Пусти хоть здесь меня первым.

Чуть помедлив, я отхожу в сторону: не потому, чтобы уважить его самомнение, разумеется, а потому, что чувствовать кого-то, идущего за собой, несколько некомфортно. Несмотря на то, что печати сняты, говорить вслух мне совсем не хочется, а вот Ларс что-то бурчит себе под нос: ступеньки неудобные, холодно, глупо, всё, что можно было найти, уже сто раз нашли и изъяли до нас, некоторым взбалмошным девицам просто нечего делать, а те, кто делал эту демонову башню — демоновы придурки, потому что всё неправильно, неудобно, холодно и глупо! Почему нельзя было сделать дверь внизу, а лестницу обустроить внутри, нормальную винтовую лестницу, да даже голубятни устроены рациональнее!

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

С последним пунктом я согласна на все сто процентов. Но — так или иначе — мы поднимаемся по стене башни к едва заметной двери по таким же прозрачным ступенькам-перекладинам. Здесь ветер становится ещё сильнее, и я не исключаю, что он на полставки работает на мистера Мармета, стараясь по максимуму испортить вздорным адептам жизнь. Дверь, разумеется, заперта, но Ларса такое препятствие не останавливает.

— Подожди! — приходится-таки повышать голос, чтобы перекричать расшалившийся ветер. — Я сама!

Дверь закрыта магией, а не просто на замок, плетение несложное, но снимать в таких условиях — приятного мало. Однако Ларс к моему удивлению — кажется, я уже самонадеянно успела решить, что кроме меня никто здесь ни на что не способен — справляется сам. Буквально впервые вижу его в работе, и его способ взаимодействия с магическими плетениями действительно отличается от моего. Я бы сделала иначе: где-то распутала, где-то переставила местами, тогда как Ларс словно вытаскивает новые нити плетений из самой ночи, раздвигая, достраивая те, что есть.

Как это… странно!

Но дверь распахивается, едва не сметая успевшего в последний момент пригнуться Ларса. Он забирается внутрь, втаскивает меня в небольшую тёмную комнату, круглый циферблат слабо светится золотистым светом, как ручная луна. Хотя маги с ведущей огненной стихией мёрзнут редко, мне не по себе — и от темноты, и от сырого ветра, и от близости Ларса почему-то тоже. Моё пламя загорается где-то над головой, освещая деревянную приставную лестницу, какие-то ящики и короба, внушительный часовой механизм: шестерёнки, металлические трубки, увесистый колокол, трос, уходящий вниз. Шестерёнки вращаются, мерно, завораживающе отстукивая время, и эта механическая магия, которая и не магия вовсе, приводит меня в детский восторг. Я высвобождаюсь из рук всё ещё обнимающего меня Ларса, встаю в полный рост и подхожу к колоколу, провожу рукой по шершавому и холодному металлическому боку.