Но как бы Бри ни видел магию, то, что он делал, было неверным. Он пытался снять наложенное заклятие, а его надо было вернуть в реальность, встроить обратно, а не рвать столь грубо, ну, кто же так делает!

Я не заметила, как сжала кулаки, впиваясь ногтями в ладони.

Сэр Джордас поднял руку, но Бри, буквально обмотанный порванными магическими нитями, словно заблудившийся грибник паутиной, самостоятельно остановиться уже не мог. Поэтому профессор попросту ухватил его за шиворот и выдернул, словно морковку из грядки, встряхнув в воздухе. А потом почти обречённо махнул мне второй рукой, мол, ступай уж.

Габриэль приподнял брови. Честно говоря, идти после такого небрежного приглашения на грани хамства не особо-то и хотелось, словно я выпендриваюсь, но…

Тимер тоже на меня покосился. Арта, насколько я знала, ему нравилась, и, наверное, он за неё тревожился. А я к своему стыду, не тревожилась ничуть. Мне было интересно. И даже звон в ушах и давящая болезненная тишина ненадолго отступили во тьму, спрятались.

Заклятие, наложенное сэром Джордасом, искажало мироздание. Крошечную частичку мироздания, одну-единственную клетку, но привести её в порядок, вернуть перепутанные нити на подобающие им места было правильным действием, единственным возможным вариантом. Это было удовольствием, хотя и не лишённым неприятного тремора от почти моментального утомления, вызванного кропотливой работой.

Мне нравилось, что получалось… красиво. Все девичьи увлечения: рисование, шитьё и вышивка, вязание и плетение — обошли меня стороной. Из-под моих рук выходили крепкие снежки, иногда — неплохие луки и мечи из палок, порой — водяные бомбочки, но никогда ничего даже отдалённо похожего на изысканные узоры, тем более прекрасные, что от них зависела человеческая жизнь. Мне так хотелось поделиться своим видением с Габриэлем, но, пожалуй, сейчас увидеть результат моего труда во всей красе мог только Джеймс.

И сэр Джордас, разумеется, хотя по его лицу вообще было непонятно, видит ли он хоть что-то.

Золотистая сфера таяла медленно, как стежок за стежком, петля за петлей распускаемый шарф. Нити взлетали в воздух, вспыхивали и гасли, вплетаясь в ткань бытия, словно струны, каждая со своей нотой, оборачиваясь затягивающей, чарующей мелодией. Я могла её слышать.

И, кажется, осязать.

Габриэль подхватил меня под локти и потянул к себе, но я не собиралась падать, наоборот — дурнота, вызванная наложенными печатями, вдруг отступила. Сэр Джордас заглянул в лицо, кивнул неопределенно, но безо всякого одобрения, посмотрел на всё еще полувисящего в его руке Бри так, словно забыл, что это вообще такое, и наложил заклятие золотистой сферы на него. Подозвал нас всех жестом и начал медленно, очень медленно, нить за нитью, снимать, иногда выдёргивая то одного, то другого адепта для продолжения. Не меня.

На меня он до конца занятия даже не посмотрел.

***

В последнее время сэр Джордас вообще ведёт себя как-то странно.

Например, сегодня он оставил после вечернего занятия Габриэля, вероятно, желая что-то объяснить ему словесно, на мой взгляд — безосновательно. Да что там, на мой взгляд, запрет преподавателям, да хоть лысым демонам покушаться на разговорный час должен быть прописан золотыми буквами в Уставе Академии. Возможно, оно даже и прописано, но только главе факультета и первому голосу на это плевать. А у нас были планы! В прошлый раз доверительный разговор с Ларсом о его странных плетениях не сложился — разговорного часа банально не хватило, после появления Джеймса подошли и другие ребята… Сами мы, конечно, виноваты, и Джеймс в кои-то веки был прав: нечего валяться на травке и лупоглазить в облака, когда столько дел.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Сегодня мы встречаемся с Ларсом ещё до наступления разговорного часа, как раз на закате. Он смотрит, щурясь, а потом скашивает взгляд, словно Габриэль имеет обыкновение прятаться у меня за спиной. Вероятно, видеть меня без него и без Джеймса, который тоже постоянно старался отыскать меня после занятий и поотираться рядышком, было уже непривычно.

Постоянно не хватает времени на всех! И не раздвоишься же…

Шальная мысль ударила в голову, как это свойственно шальным мыслям — внезапно, без предупреждения. Я посопротивлялась пару минут, оценивающе разглядывая Ларса, отчего тот начал ёжиться и даже инстинктивно втянул голову в плечи — эти мои взгляды он слишком хорошо знал.

И знал, что противиться собственной дурости я пока не умела. Поэтому особо не вырывался, когда я схватила его за руку и потащила к женскому общежитию.

…Габ меня убьёт, наверное.

Мы стоим у той самой стены общежития, глухого задника без окон, и Ларс смотрит на меня… Ну, без особого восторга смотрит. И хотя чтение мыслей всё еще не входит в число моих самых сильных черт, умозаключения на физиономии друга детства читаются так же отчётливо, как если бы они были написаны мелом на доске.

Пожимаю плечами. А смысл возражать? Не то что бы я считаю Габриэля хилым и слабым, но отчего-то, если наверх полезет Ларс, мне будет… спокойнее. Хотя, наверное, это гадко.

"Просто признайся, что тебе меня не жалко!" — фыркает Ларс без слов, а я стараюсь ответным независимо-уверенным взглядом передать насмешку.

Мол, слабо?

"Не слабо, конечно, но ты могла бы подумать и о мотивации исполнителя, и о финальном вознаграждении…"

"Корыстный какой. Ты сначала сделай!"

Не думаю, что ему страшно, конечно же, нет, но и желанием ярым не горит, что и понятно: высота общежития вместе с часовой башней в сумме потянет метров на тридцать, а если учесть недобрый осенний ветер, ненадежные крепления, заходящее солнце и крайне злого на нас обоих Габриэля в перспективе…

Я боюсь высоты. Может быть, и Ларс тоже? Вообще-то, нам особо и негде было с ней столкнуться, горы в нашей стране есть только далеко на западе, высокие здания я видела лишь мельком, в столице да здесь, максимум — на дерево залезала. Может быть, мой страх — это только иллюзия? Руки у меня сильные, вот только весу мало, вдруг ветром снесёт? Ларс, даже такой, похудевший и осунувшийся, выглядит куда весомее, надёжнее и сильнее.

Но…

Конечно, можно было бы поиграть в эту игру. Пообещать, ну, не знаю, банальный поцелуй. Дружеский. В какое-нибудь приличное, допустимое общественным мнением место. Но, демоны всех раздери, как же это противно! Я не люблю такие игры.