Теодор снова всмотрелся в кольцо и тут заметил, что лицо музыканта не радостное, как обычно: щеки измазаны чем-то темным, глаза запали. Шляпы нет, кудри спутались и потускнели. Сам музыкант казался каким-то жалким и растерянным.

— Кобзарь, ты знаешь, Йонва…

Музыкант приложил палец к губам:

— Тише, ради бога, тише. Мне все известно.

— Почему вас так долго не было? Где вы? Нам нужна ваша помощь!

Кобзарь замялся.

— Я в тюрьме.

— Что?!

— Смерть узнала, что я помогал тебе. И… она меня…

Кобзарь уронил голову и закрыл лицо руками. Бубенчики на вороте и рукавах трагически тренькнули.

— Она хочет меня казнить.

— ЧТО-О-О?! НЕТ!

Тео почувствовал, что ворот плаща давит слишком сильно. Воздуха не хватало.

— Говорит… — всхлипнул Кобзарь. — Говорит, не справляюсь с обязанностями… Болт… болтливый… Го-говорю… много лишнего… Одни хло… поты… Нового, говорит, Тео… Найдет нового Глашатая!

Кобзарь тоненько взвыл и мелко задрожал, и до Теодора донесся грустный перезвон его бирюлек. Сердце в груди Теодора забилось быстро, как у загнанного зайца, перед глазами все поплыло.

— Она же не может, — пробормотал Тео. — Не может просто так… Но ведь…

— Не может? Тео, ты забыл, кому я служу…

Кобзарь поднял лицо, и Теодор отшатнулся.

Странно было видеть улыбчивого, радостного Глашатая таким: растерянным, блеклым, пустым, будто высосанное кем-то яйцо, от которого осталась одна скорлупа. Тео присмотрелся: за спиной Глашатая темнела серая, обшарпанная стена, а чуть дальше угадывался узор сетки: прутья решетки.

— Прости…

Кобзарь покачал головой.

— Таким, как я, бессердечным, нельзя иметь друзей. Я знал это, Тео. Знал, что поплачусь за свои слова. Но не сдержался. Понимаешь, видеть каждый раз Макабр, общаться с игроками, помогать им, терять их… Мне так хотелось… Боже, Тео, мне всегда — понимаешь? Всегда — в душе хотелось, чтобы кто-то из тех, для кого я был лишь посланником Смерти, разглядел меня настоящего. Ах, Тео… но я забыл, что тот, у кого отняли сердце, не может просто так взять и полюбить. Я забылся…

У Теодора внутри все сжалось.

Смерть казнит Кобзаря.

За то, что он помогал им.

Нет!

— Смерть довольна тем, что Йонва на свободе. Но она боится, что вы ему помешаете. Когда она узнала, что я дал тебе подсказку, Госпожа вышла из себя и приказала схватить меня и отправить в Ноктумгард. В ту самую камеру, где сидел Йонва.

Кобзарь провел ладонью по щеке, стирая сажу. Уставился куда-то поверх кольца, закусив нижнюю губу. Его подбородок трясся.

— Нет! — твердо повторил Теодор. — Нет же.

Он стиснул пальцы в кулак.

Смерть отняла у него все. Родителей. Филина. Тетю. И теперь хочет отнять настоящего друга, который ничего плохого не хотел сделать… От несправедливости у Теодора выступили на глазах слезы.

— Нужно что-то придумать, — процедил Тео. — Я обязательно придумаю что-нибудь!

Нижняя губа музыканта задрожала.

— Прости, мой мальчик… я не смог тебе помочь. Но теперь мне все-таки не так грустно. Впервые за многие века я совершил хороший поступок. Я всегда боялся, понимаешь? Мне было страшно выступить против нее… Хотя я желал. Конечно, желал. Смерть обманула меня, отняв сердце, ты ведь знал это. Но, Тео, люди без сердца, оказывается, такие трусы…

— Вы не трус!

— Теперь, пожалуй, нет. — Кобзарь слабо улыбнулся. — Благодаря моей подсказке вы сможете открыть Алтарь. И когда вы выпустите Любовь, Тео, мир озарится… И если мое заключение — это плата за счастье, да будет так. О, ты еще не видел, как она прекрасна.

Волшебный Кобзарь покачал головой, на его бледных губах скользнула призрачная улыбка, а лицо озарилось полузабытым светом:

— Я видел ее, Тео. Видел Любовь, да будет свет ее ярче солнца… Она прекрасна в своем величии. Когда слышишь ее песнь, забываешь обо всем — будто все ангелы небесные и птицы, что таятся в лесах, вспорхнули тебе навстречу и поют для тебя. Тебя одного. И от ее пения, Тео, веришь… — глаза Кобзаря засверкали, — душа наполняется теплом, и ты согреваешься от величайших звуков, какие слышал мир. Ибо мелодия та сильнее, чем Смерть, она стирает все преграды, всю тьму и все тени. Люди, погрязшие в холоде и ненависти, забывают про вражду. Забывают даже про Смерть, Тео. Ибо Любовь побеждает все…

— Я спасу вас, — прошептал Тео. — Когда я вызволю Любовь, если она побеждает даже Смерть, я попрошу ее… Попрошу вызволить вас… Она ведь сможет?

Казалось, Кобзарь вот-вот заплачет.

— Я… не знаю.

— А я знаю, — твердо сказал Теодор. Будто что-то ему подсказало. — Все будет хорошо. Карты сказали, Любовь наградит своего стража. Я хочу… хочу, чтобы она спасла вас!

Кобзарь смотрел на Теодора, не отводя глаз. Что-то странное мелькнуло у него во взгляде.

— Ты хочешь освободить меня?

— Да.

— Уверен?

Глашатай Смерти сглотнул.

— Теодор Ливиану… ты воистину не тот, кем был прежде. И послушай внимательно, что я тебе скажу. Просто поверь, пусть не веришь себе сам. Поверь мне, своему другу. У тебя самое чистое сердце из всех, что я встречал.

Теодор почувствовал, как кровь прилила к щекам.

— Даже в самом темном лесу обязательно есть поляна, на которой растут цветы. И твоя поляна, Теодор, скрыта в самой глубине дремучего, холодного, мрачного леса. Но я искал ее в тебе и увидел, Теодор Ливиану. Увидь же ее и ты.

— Вы вновь говорите загадками?

— Нет, — грустно ухмыльнулся Кобзарь. — Какие уж тут загадки? По твоим пылающим щекам ясно: ты все понял.

Тео смущенно потупился, а Кобзарь растроганно поморгал и шепнул:

— Я знаю еще один секрет, Тео.

Какое-то мгновение музыкант колебался, но затем все же решился:

— Третья гробница — последняя. Три могилы указывают путь к Алтарю. «Звезда начинает, ведет и вершит». Алтарь находится в четвертом городе… И в этом городе… будь осторожен, Тео! Тш-ш… — Кобзарь приложил палец к губам. — Алтарь… подумай, Тео, где обычно находится алтарь?

— В церкви?

Глашатай чуть заметно кивнул.

— Алтарь в сердце звезды, Тео!

Кобзарь поднял голову, прислушиваясь к чему-то, бросил взгляд на Тео и шепнул:

— Кто-то идет!

Кольцо тут же заволок туман, и музыкант исчез.

Теодор какое-то время сидел, пялясь на свои руки.

«Алтарь в сердце звезды».