Он держался под водой, пока терпели измученные легкие. Затем стал всплывать и лицом почувствовал кипяток. В бесконечные мгновения отупляющей тоски и одиночества он понял, что оказался в ловушке между жаром и холодом воды – в ловушке под Барьером.

Двое солдат лениво болтали, сидя на маленьком пирсе у края Барьера. Смотреть на реку, вырывавшуюся из-под Барьера, им давно уже было неинтересно. Они столько на нее насмотрелись за долгие скучные дни выходов в караул. За спиной прозвенел сигнал, заставивший их насторожиться. Тревога!

– В каком секторе, Джек?

– На нашем берегу. Да вот же он, видишь?

К тому времени как прибыл сержант, они выловили его и вытащили на берег.

– Живой или мертвый? – спросил он.

– Вроде кончился, – сказал тот, что не был занят искусственным дыханием.

Сержант скривился в усмешке, она странно выглядела на его грубо сколоченном лице.

– Жаль, я уже вызвал «скорую». Ладно, все равно пусть везут в больницу.

Медсестра пыталась его успокоить, но Маккиннон поднял такой крик, что ей пришлось вызвать дежурного хирурга.

– Спокойно, спокойно. Это еще что такое? – уговаривал его медик, одновременно нащупывая пульс. Дейву все же удалось убедить дежурного, что он не утихомирится и не позволит сделать себе укол, пока ему не дадут высказаться.

Сошлись они наконец на том, что Маккиннону говорить разрешат (только покороче, идет?), – так и быть, доктор замолвит словечко перед начальством в обмен на укол, который Дейву сделают после.

На следующее утро два человека, не назвавшие своих фамилий, явились к Дейву в палату в сопровождении хирурга. Они выслушали его рассказ и уточнили некоторые детали. В полдень Маккиннона на машине доставили в штаб соединения. Там его допросили еще раз. Он быстро набирал силы, но вся эта болтовня скоро ему надоела. Дейва волновало одно: воспринято его донесение всерьез или нет. Последний из допрашивающих его успокоил.

– Соберись, – сказал он. – Сегодня днем тебя примет командующий.

Командующий округом оказался приятным невысоким человеком с быстрыми, немного птичьими жестами, совершенно не походивший на военного. Он серьезно выслушал, как Маккиннон повторял свой рассказ (пятый раз, по подсчетам Дейва). Когда Маккиннон закончил, генерал утвердительно кивнул:

– Будьте спокойны, Дэвид Маккиннон, все необходимые меры принимаются.

– Но как быть с их оружием?

– Об этом мы тоже позаботились, а что касается Барьера, то пробиться через него будет не так просто, как полагают наши соседи. Но ваши усилия принесли свои плоды. Могу я быть вам чем-нибудь полезен?

– Нет, мне… у меня там остались два друга… Там… – И он попросил, чтобы помогли Мэйги, а Персефоне разрешили выйти из зоны, если она захочет.

– Об этой девушке я уже слышал, – сказал генерал. – Мы с ней свяжемся. Если она захочет принять гражданство, это можно будет устроить. Что же касается Мэйги, то тут дело другое… – Он нажал кнопку на видеофоне. – Пригласите ко мне капитана Рэндела.

Легкой походкой в кабинет вошел ладно скроенный человек, одетый в форму капитана армии Соединенных Штатов. Маккиннон бросил на него вежливо-безразличный взгляд, каким встречают обычно случайного посетителя, но тут же выражение его лица изменилось.

– Линялый! – заорал он.

Радость, с которой они набросились друг на друга, вряд ли подходила для обстановки личного кабинета командующего, но генерал, по-видимому, не возражал. Когда они успокоились, Маккиннон задал вопрос, задать который собирался уже давно.

– Слушай, Линялый, я ничего не понимаю… – Он замолчал, подумал и укоризненно поднял палец. – Понял! Ты из секретной службы!

Линялый довольно ухмыльнулся.

– А ты думал, – ответил он, – что армия Соединенных Штатов оставит это чумное место без присмотра?

Генерал громко прочистил горло:

– Что вы планируете делать дальше, Дэвид Маккиннон?

– Я? Пока у меня нет никаких планов… – Потом подумал и повернулся к своему другу. – Знаешь, Линялый, а пойду-ка я, пожалуй, на эту самую психологическую переориентацию… Раз ты снаружи…

– Думаю, в этом не будет необходимости, – вмешался генерал.

– Не будет? Почему, сэр?

– Вы уже излечились сами. Возможно, вы и не знали, но вас проверяли четыре психотехника. И я с удовольствием сообщаю, что статус свободного гражданина будет вам возвращен, если, конечно, вы этого пожелаете.

Генерал и капитан Рэндел-Линялый тактично решили, что на этом пора кончать. Рэндел вместе со своим другом вернулись в лазарет. Дейв требовал немедленного ответа сразу на тысячу вопросов:

– Линялый, ты же наверняка прибыл сюда еще до меня?

– За день или за два.

– Значит, все, что я делал, было впустую?

– Я бы так не сказал, – ответил Рэндел. – Я ведь мог и не прорваться. А уж если по правде, то многое знали и до нас. Там же был не один я… Во всяком случае, – продолжал он, меняя тему, – теперь, когда ты уже здесь, надо бы тебе подыскать подходящее занятие.

– Мне? Рано пока об этом говорить. Во всяком случае, классической литературой я больше заниматься не стану, это точно… Вот если бы я не был таким тупым в математике, то можно было бы подумать насчет межпланетных…

– Ладно, вечером об этом поговорим, – предложил Линялый, посмотрев на свой хроно. – Сейчас мне пора бежать. Я заскочу попозже, сходим вместе в столовку.

И он выскользнул в дверь с непостижимой для Маккиннона быстротой, напомнившей ему воровскую малину в Ковентри. Дейв поглядел ему вслед и неожиданно крикнул:

– Эй! Линялый! А не мог бы и я поступить в секретную…

Но Линялого уже не было, и Маккиннону пришлось задать этот вопрос себе самому.

Ко времени написания «Ковентри» – январь 1940 года – Хайнлайн уже не был новичком. Он написал дюжину рассказов и продал пять-шесть из них Джону Кэмпбеллу в «Astounding». Все это были рассказы из «Истории будущего». Даже тот, который был продан Фреду Полу в «Astonishing» («Да будет свет!», и он относился к истории будущего). Оставим открытым вопрос, чего на этот момент в нем было больше – писательского мастерства или умения угадывать желания редактора; сам Хайнлайн считал, что «пристрелялся» к Кэмпбеллу (выражение из лексикона наводчика орудия ВМФ его дней) и сможет и дальше продавать ему свои рассказы – по крайней мере те, что относятся к истории будущего.

Хайнлайн собирал заметки для истории Ковентри довольно долго. В романе «Нам, живущим» главный герой в какой-то момент решал пройти терапевтическое лечение – семантическую переориентацию. Теперь Хайнлайн хотел показать альтернативный вариант: через что мог бы пройти Перри, если бы отказался от переориентации и отверг социалистическую утопию, описанную в книге. И для этого у него уже была готовая концепция «открытой тюрьмы», которую Г. Дж. Уэллс изобразил в «Современной утопии». Своих неисправимых отщепенцев Уэллс отправлял на острова, но Хайнлайн в произведении, предназначенном для «Astounding», мог изобразить высокотехнологичное электронное ограждение и резервацию для тех, кто не принял Ковенант Второй американской революции, – в их число, естественно, вошли бы старые теократы и все, кто психологически не вписывался в Америку Ковенанта по причине личной развращенности или фашистского вкуса к власти. Несколькими годами ранее Эд Гамильтон написал историю, основанную на той же идее, и Хайнлайн позаимствовал некоторые понравившиеся ему фрагменты из рассказа Гамильтона (сточив серийные номера), когда писал, переписывал и перерабатывал свои основные идеи. Законченная история весьма отличалась от его первоначальных рабочих планов, она стала стройнее, жестче и приобрела удивительный груз литературных отсылок.