— Мы, как бы, и не против, — замялся Женька. — Толькозагранпаспорта не у всех…

— Ерунда, — отмахнулся Робинович, — давайте ваши российские,и к утру все будет на мази. И паспорта и визы, без проблем.

И тут Евгений вспомнил про Карла, скромно отошедшего всторону.

— Ты как Карлуша, с нами? Или тебе обратно?

— Мне обратно никак, — хмуро отозвался Карл Левин. — И здесьникак. Так что я, пожалуй с вами, если никто не против. Иначе кранты мне…

— Да кто же против, Карл, — гостеприимно развёл рукиРобинович и подвёл итог: — Все ко мне! Десант своих не бросает!

Мужья радостно загалдели:

— Не будем время терять! Поехали! Поехали!

И все направились к Женькиной машине.

Катиться ещё быстрей я не могла, попробовала замычать, новышло слишком тихо — не услышал никто.

«Все! Пропали мужики!» — подумала я и бессильно заплакала.

Плакала и смотрела на спины, удаляющиеся к «тойоте».

И тут случилось неожиданное, чей-то хриплый голос приказал:

— На землю, суки! Мордой в траву! Ноги развести! Ладонивверх!

Мужья остолбенели, притормозили…

Оказывается, один из гоблинов умудрился освободить руку,обзавёлся гранатой (не мужья, а олухи, кто так обыскивает!) и, стоя на коленях,зубами вырвал чеку.

Охваченная надеждой, я снова покатилась. Было уже близко, доЖеньки рукой подать, если бы не ночь. он давно бы меня увидел…

Я катилась и смотрела на Женьку. Он и все остальныемелькали, мелькали — их движения превратились в обрывки, в пунктирные линии: вотих руки и вот в них уже пистолеты. А это что? Гоблин? Швыряет гранату?

Я не сразу поняла, что в меня летит граната, не поняла дажетогда, когда рядом с собой гранату увидела. Она упала между мной и Женькой. Язакрыла глаза, готовясь к встрече со Всевышним. Внутренне сжалась, подумала:«Только бы не изуродовала, только бы насмерть!»

Секунда, вторая, третья… Время остановилось, замерло. Япочти физически чувствовала как Господь мне отмеряет на своих песочных часахпоследние песчинки жизни. И вдруг раздался крик. Дико и хором вскрикнули всемужья и замолчали. Я открыла глаза — гранаты не было, на её месте лежал мойЕвгений. Лежал, не подавая признаков жизни. Я ничего не поняла. Удивилась: «Ончто же смотрит на меня и меня не видит?»

И в этот момент раздался голос Карла.

— Мужики, — негромко сказал он. — Жека собой гранату накрыл,отойдите, если взорвётся, посечет осколками.

Никто не тронулся с места. Один Мишель отбежал на безопасноерасстояние. Остальные стояли и растерянно смотрели.

— Бабахнуть может в любой момент, — рявкнул Карл. — Во-он!

Снова никто не тронулся — Робинович отошёл ещё дальше.

Карл зло сплюнул и подошёл к Евгению, тихо спросил:

— Жека, где?

— Под животом, — глухо ответил Евгений. — Вдвоём достанем, язажал скобу.

— Попробуем, — сказал Карл и обошёл Евгения.

Тишина повисла над поляной, угрожающая тишина. И вдруг японяла, что на меня смотрит Евгений, на меня. Когда он понял, что я это поняла,то улыбнулся и подмигнул, не меняя позы.

«Он же меня спасал от гранаты! — наконец прозрела я. —Меня!!! Своим телом накрыл гранату!»

Дальнейшее произошло мгновенно, я даже не успела осознать,сообразить…

— Давай так, — предложил Карл, — ты резко набок, а я выбиваюгранату.

— Давай, — согласился Женька.

Я не узнала его голос.

— На счёт три, — скомандовал Карл. И начал считать

— …Три, — наконец выкрикнул он, и Женька пружиной отпрянулнабок.

Карл молнией метнулся вперёд, ударил ботинком по гранате —она, описав дугу, шлёпнулась в озеро.

Взрыв… Крики… Женькино лицо надо мной… Я закрыла глаза.

— Соня! Милая! Любимая! Ты жива? Жива? Соня! Ты живи! Живи!Не умирай! Я люблю! Люблю тебя! Тебя одну!

Он стоял передо мной на коленях, его руки быстро-быстросновали по моему телу, распутывая верёвки, верёвки, верёвки, где их толькоМишель так много взял? Я сердито замычала, мол кляп!, кляп поскорей убирай,бестолковый!

Он сообразил, освободил мне рот, радостно и испуганноприговаривая:

— Сонька, Сонька, любимая…

Наконец я смогла говорить.

— Женька, — сказала я, — ты тут в любви мне признаешься, атам Юлька руки на себя накладывает. Скорей ей звони.

Он удивился:

— Что?

И в этот момент над поляной прогремел голос Робиновича:

— Стоя-ять! Всем стоя-ять! Руки на голову! Всем! Всем!Стреляю без предупреждения!

В глазах Женьки мелькнула растерянность, медленно, неподнимаясь с колен, он посмотрел на Робиновича и спросил:

— Ты что, Мишаня?

И Робинович вдохновенно заговорил:

— Жека, послушай меня, ты должен знать, от чегоотказываешься. Это жизнь, понимаешь, настоящая жизнь с катерами, тачками,виллами, ресторанами и красивыми девочками. Это жизнь, сама жизнь, а не то, чтопроисходит здесь у тебя. Жека! Жека! Это же прозябание! А годы идут! А ты ужене мальчик! Знаешь как утро там начинается?

Женька спокойно снял с моих рук последнюю верёвку, заботливопомог мне подняться на ноги. Я видела, что он страшно зол, желваки так и гулялина скулах. Порой я бываю безрассудной, но никогда не решилась бы возражать емутакому. И все же он был спокоен.

— И как оно начинается, твоё утро? — спросил он уРобиновича, вставая во весь рост и слегка раскачиваясь с носков на пятки и спяток на носки.

Робинович ещё больше оживился:

— Жека, это непередаваемо! Здесь такое невозможно, в этойстране…

— А в какой стране ты?

— В Америке, Жека, в США. Плюнь и забудь, фиг с ней сРоссией. Россия дикий край. Пускай эти динозавры здесь живут, — Робиновичпрезрительно кивнул на наших многоуважаемых мужей. — Здесь никогда не будетнастоящей цивилизации, здесь всегда будет нищета, а быть богатым среди нищих —тяжёлый крест. Нахрена тебе эти заморочки, Жека? Ты здесь никому не нужен, атам…

— В Америке, — уточнил Евгений.

Робинович ещё больше оживился: